Франкенштейн

Незадолго перед тем как окончательно покинуть Женеву, я бродил в окрестностях города в тайной надежде наткнуться на след монстра. Никакого определенного плана у меня не было, и я даже не представлял, в какую сторону направиться. К тому времени, когда начало смеркаться, я оказался у ворот тенистого старого кладбища, на котором были похоронены мой младший брат Уильям, Элиза и отец. Я вошел за ограду и направился к их могилам.

Вокруг стояла глубокая тишина – ее нарушал лишь шелест листвы, колеблемой легким ветром. Вскоре совсем стемнело, и, как обычно бывает на кладбищах, я почувствовал смутное волнение. Казалось, духи умерших витают здесь, давая знать о своем присутствии едва заметными движениями воздуха и теней.

Скорбь, которую я испытывал, входя сюда, вскоре сменилась сдержанным гневом. Мои близкие были мертвы, а я продолжал жить и дышать; их убийца также разгуливал на свободе и замышлял новые злодеяния, и я был обречен влачить опостылевшее существование только для того, чтобы рано или поздно его уничтожить.

Я опустился на колени в густой траве, поцеловал землю и произнес:

– Клянусь этой освященной землей и тенями, витающими вокруг, клянусь моим глубоким и безутешным горем; клянусь тобою, ночь, и силами, которые тобой повелевают, что буду преследовать демона, причину моих несчастий, пока дышу и могу двигаться. Ради этого я найду силы жить; ради жестокой сладости отмщения я готов еще долго смотреть на солнце и топтать траву, хоть и нет для меня в этом никакой радости. О души усопших и вы, духи мести! Помогите мне, направьте меня! И пусть проклятое чудовище узнает вкус страданий и отчаяния, какие выпали на мою долю!..

Я начал произносить эту клятву тихо и торжественно, сознавая, что души моих близких в эту минуту рядом и слышат меня, но затем меня охватила буря чувств и голос мой задрожал и стал прерываться от ярости.

Внезапно покров тьмы и тишины разорвал громогласный дьявольский хохот. Он звучал долго; и эхо на ближних горных склонах подхватывало и повторяло его раскаты. Казалось, сам ад смеется над моей клятвой!

Наконец смех затих и мучительно знакомый мне голос отчетливо произнес где-то неподалеку, в гуще темных зарослей:

– Я доволен; ты решил остаться жить, несчастный! Меня это устраивает…

Я бросился туда, откуда доносился этот хриплый и низкий голос, но монстр и на этот раз ускользнул. Лишь показавшаяся из-за облаков луна осветила гигантскую уродливую фигуру, мчавшуюся по усыпанному камнями склону с невероятной скоростью.

2

С этого мгновения и начались мои скитания.

Я погнался за монстром и преследовал его без остановки на протяжении многих месяцев. След привел меня к берегам Рейна. Я спустился до самого устья, и на протяжении всего этого долгого пути то там, то сям чудовище, словно играя со мной, оставляло тайные знаки, смысл которых я прекрасно понимал, – они говорили: «Я здесь, следуй за мной!»

Они-то и привели меня в порт Роттердама, где кто угодно может затеряться, словно иголка в стоге сена, но однажды ночью мне довелось случайно увидеть, как гигантская фигура, закутанная в плащ, проскользнула на борт корабля, готового отплыть в Черное море, и скрылась в темноте стоявшего открытым трюмного люка.

Уплатив капитану значительную сумму, я сел на тот же корабль; но какими-то неведомыми путями в одном из южных российских портов чудовищу удалось незаметно сойти на берег и скрыться.

Я прошел по его следу через бескрайние пространства России и Сибири, но он по-прежнему ускользал и мастерски маскировался. Порой местные крестьяне, пораженные обликом страшилища, указывали мне, куда оно направилось; но бывало и так, что сам монстр продолжал свою дьявольскую игру с тайными знаками, оставляя на виду ту или иную отметину.

Когда выпал снег, на бескрайних белых равнинах я несколько раз натыкался на следы его громадных ступней, которые исчезали, едва чудовище покидало снежную целину и двигалось по наезженной дороге.

Вам, человеку молодому и еще только вступающему в жизнь, трудно представить, какие лишения, тяготы и страдания довелось мне пережить на этом пути. Холод, постоянный голод и невыносимая усталость были лишь малой частью выпавших на мою долю испытаний. На мне лежало проклятие, и я носил в себе вечный ад; но существовала и некая сила, которая всегда приходила мне на помощь в последнюю минуту, когда ситуация казалась совершенно безнадежной. Так, если голод окончательно лишал меня сил, я находил пищу, которая немного подкрепляла меня. И пусть она была грубой и отвратительной на вкус, но местные жители довольствовались ею, и мне тем более не следовало роптать. А случалось, когда все вокруг изнывало от безводья, и небо было безоблачно, и солнце палило, как раскаленная печь, вдруг набегало небольшое облако, роняло живительную влагу – ровно столько, чтобы я мог утолить жажду, и исчезало без следа.