В свое время Дьюи обвинил Рузвельта в том, что он якобы отправил эскадренный миноносец за забытым на Алеутских островах псом. Это была заведомая неправда, и теперь Рузвельт воспользовался ситуацией, чтобы высмеять подставившегося противника. «Лидеры республиканцев, — заявил он, — видимо, уже не вполне удовлетворены нападками на меня, мою жену, моих сыновей. Не удовлетворившись этим, они набросились на моего маленького пса Фалу. Конечно, я не против нападок, да и моя семья не очень по этому поводу волнуется. Но волнуется Фала» {706}. Последовавшую реакцию присутствовавшим корреспондентам было трудно описать: смех, слезы, бурные крики одобрения президента и негодования по адресу его противников.
Хотя речь считалась программной, о собственно президентской программе было сказано очень мало. Обозреватели сочли наиболее важным пунктом обязательство сразу после победы вернуть на родину всех американских солдат, воевавших за океанами. Скорее всего, Рузвельт не был искренен в этом обещании, поскольку вынашивал глобальные планы решающего участия США в мировых делах. Однако возвращение американских парней особенно волновало слушателей президента, и он умело использовал козырную карту. Но всё же самым запомнившимся эпизодом было упоминание о собаке, и это выступление Рузвельта стали называть речью о псе по кличке Фала. Подавляющее большинство репортеров и политических наблюдателей сочли эту речь очень удачной, повысившей шансы Рузвельта на предстоящих выборах.
Это впечатление подкрепилось раздраженным, но весьма остроумным высказыванием Рузвельта в Уилмингтоне, штат Делавэр, где была сделана краткая остановка по дороге в Филадельфию. По поводу своих соперников-республиканцев он заявил журналистам, использовав игру слов: «Любым способом мы должны доказать, что гнедая лошадь
Немалую помощь оказала позиция ученых и художников, создавших организацию «Искусство и наука за Рузвельта». Выдающиеся граждане, в числе которых были философ Джон Дьюи, физик Альберт Эйнштейн, писатели Синклер Льюис и Томас Манн, скрипач Иегуди Менухин, певец Поль Робсон, кинорежиссер и актер Орсон Уэллс и многие другие, выступили со специальным обращением в поддержку его кандидатуры. Каждому из членов этой организации Рузвельт ответил благодарственным письмом {708}.
Знаменитый Орсон Уэллс — тот самый, который в свое время до ужаса напугал американцев радиопостановкой о высадке марсиан, по личной просьбе президента рекламировал по радио «заем победы». Уэллс писал Рузвельту после выборов: «Я рассматриваю свое скромное участие в этой последней кампании как величайшую привилегию во всей своей жизни, а мой визит на поезд (встреча с Рузвельтом. —
В последние недели перед выборами Рузвельт побывал в нескольких штатах, выступил с длинными речами в Чикаго и других городах. За три дня до голосования в речи в Бостоне он уделил основное внимание опровержению доводов Дьюи, что в случае его избрания в четвертый раз к власти в США придут коммунисты либо будет установлена монархия: «Не думаю, что то или другое возможно в нашей стране, даже если бы мы и хотели этого. А мы, естественно, такого не желаем. Мы не хотим ни коммунизма, ни монархии. Мы хотим жить по нашему основному закону, который хорошо служит нам на протяжении 155 лет. Если бы [мы] были в банкетном зале, а не на этом бульваре, я поднял бы тост за то, чтобы мы продолжали жить в условиях конституционных гарантий в течение следующих 155 лет» {711}.
Успеху избирательной кампании Рузвельта помогали и сводки с тихоокеанского театра военных действий. Главным было сообщение о высадке войск генерала Макартура на Филиппинах, которая воспринималась как предвестие полного разгрома Японии.
Фактически на руку Рузвельту сыграла и нацистская пропаганда, в частности радиовещание из Берлина на английском языке. Бывший американский журналист Дуглас Чендлер, который с 1941 года вел передачи под псевдонимом Пауль Реверс (в США его называли «лорд Гав-Гав»), по поводу выборов 1944 года твердил, что Америку ожидают террор, инфляция и прочие беды, если Рузвельт останется во главе страны, и призывал: «Гоните этого субъекта из дома, который когда-то считался белым!» {712}Такого рода эскапады могли вызвать только раздражение тех, кто слушал передачи из Берлина [41].