Сам же Франклин если и считал происходившее безвкусицей, не подавал виду, понимая, что он столкнулся с обычным, давно укоренившимся ритуалом. Уделяя основное внимание агитации за Вильсона, он одновременно устанавливал полезные связи. Одним из его новых знакомых стал Джозефус Дэниелс из Северной Каролины, издатель и журналист, который был во время съезда пресссекретарем Вильсона.
Явившись в офис Дэниелса, Франклин заявил ему, что он всей душой за Вильсона и очень сожалеет, что не имеет права голосовать. Молодой человек сразу понравился искушенному пиар-менеджеру, который писал позже, что это была «любовь с первого взгляда, потому что когда люди тянутся друг к другу, это может быть проявлением некого врожденного чувства, которое мексиканцы называют
На балтиморском съезде произошло второе крупное столкновение Рузвельта с штаб-квартирой своей партии, и на этот раз он оказался в числе безусловных победителей. Съезд поддержал Вильсона, и он взял верх на выборах, став 28-м президентом Соединенных Штатов.
Одновременно с президентскими выборами проходили выборы в местные органы власти. Опасения Рузвельта оказались напрасными. Видимо, в основном благодаря тому, что его имя стало известным, и в какой-то мере в результате усилий сенатора, направленных на охрану природы штата, он легко победил на выборах, даже несмотря на то, что в разгар предвыборной кампании заболел тифоидом (своеобразной формой брюшного тифа, протекающей в сравнительно легкой форме) и значительную ее часть провел в постели.
Рузвельту, можно сказать, повезло: он избрал менеджером своей кампании журналиста Луиса Хоува, в то время сорокалетнего корреспондента газеты «Нью-Йорк геральд», издававшейся в Олбани, с которым познакомился во время болезни и который становился всё более близким ему.
В кругу родных и друзей поначалу восприняли Хоува, который был десятью годами старше Рузвельта, с явной неприязнью. Писавший репортажи о скачках и сам нередко делавший на них ставки в расположенном неподалеку от Нью-Йорка городе Саратога-Спрингс, обычно небрежно одетый в третьесортный и не совсем опрятный костюм, он, казалось, не имел шансов сблизиться с аристократом Рузвельтом. Луис и внешне производил вначале отталкивающее впечатление: он был очень некрасив, лицо покрыто темными шрамами — результат падения с велосипеда в подростковом возрасте. Элеонора, познакомившись с Луисом, уничижительно обозвала его «этаким грязным человечком». Такого рода инвективы для Хоува не были оскорбительны, он к ним привык — сам он, поднимая телефонную трубку, зачастую начинал беседу словами: «Говорит средневековый гном».
К тому же Хоув, страдавший несколькими серьезными болезнями, трудно поддававшимися лечению (у него были астма и хронический бронхит, временами возникали сердечные приступы), чуть ли не сознательно вредил собственному здоровью. Он, с одной стороны, был ипохондриком, мнительно считавшим, что ему осталось жить несколько месяцев (на самом деле он дожил до пожилого возраста), с другой — сам отягощал свои болезни, будучи заядлым курильщиком дешевых сигарет «Свит капорал», пепел от которых можно было обнаружить везде, где он побывал, да и на его собственном костюме.
Но у Франклина явно был нюх на людей, а Луис, вначале просто сделав ставку на Рузвельта, подобно тому, как он играл на скачках, очень скоро убедился, что, расставаясь с ним, чувствует скуку, стремится вновь встретиться, обменяться мыслями по поводу текущих событий, выпить по бокалу вина или, что было предпочтительнее для Франклина, коктейля.
Они стали друзьями. Разделяя жизненные и политические позиции, Франклин и Луис понимали друг друга с полуслова. Как оказалось, Рузвельт проявил умение подбирать себе «правильных друзей», хотя конечно же его никак нельзя упрекнуть в том, что сближение произошло только по расчету. Эмоциональная близость и расчет в данном случае, как и во многих других, были неразделимы. Элеонора поначалу примирилась с этой казавшейся ей странной дружбой, а позже, познакомившись с Хоувом получше, сама сблизилась с ним, пользовалась его советами для собственного продвижения в общественной сфере.