Семнадцатого марта 1913 года приехавший в столицу и остановившийся на первых порах в отеле Франклин Рузвельт впервые появился в своем кабинете. Министерство не имело отдельного помещения, а располагалось вместе с госдепартаментом (министерством иностранных дел) и военным министерством в неуклюжем архаическом здании на Пенсильвания-авеню недалеко от Белого дома. В тот же день он написал матери письмо, полное внутренней гордости, тем более что был использован официальный бланк с якорем в окружении четырех звезд. «Я окрещен, утвержден, приведен к присяге, обеззаражен — как будто на море! Больше часа я подписывал бумаги, которые удостоверяли мою верность. Я надеюсь, что удача предохранит меня от тюрьмы. Всё хорошо, но я должен работать подобно новой турбине, чтобы овладеть этим делом» {101}.
Тотчас последовал ответ Сары, которая и на этот раз никак не могла удержаться от поучений, теперь звучавших попросту смехотворно. «Я как раз знаю, — гордо информировала она, — что это очень большая работа и всё настолько ново, что пройдет время, пока ты в это вникнешь. Но попытайся не подписываться слишком мелкими буквами, потому что от этого ты кажешься усталым и почерк неразборчив. Так много общественных фигур с ужасными, совершенно неразборчивыми подписями» {102}.
Положение Франклина было противоречивым. С одной стороны, он стал заметной, хотя, разумеется, не первостепенной фигурой в высшей исполнительной власти. С другой стороны, его положение заместителя министра заставляло не просто считаться с позицией шефа, но послушно выполнять его волю во всех служебных делах. А эта воля была весьма неоднозначной.
Дэниелс был страстным противником крупных трестов, неутомимым моралистом и субъективно честным, исполнительным чиновником. Более того, руководя военно-морскими силами страны, он был пацифистом, противником военных конфликтов, что оказывало немалое влияние на его курс. Он всячески противился увеличению американского военного флота, стремился держать его подальше от конфликтов. В этом смысле он примыкал к влиятельным изоляционистам, выступавшим за то, чтобы США интересовались только делами своего континента и не втягивались в заокеанские конфликты.
Министр рассматривал корабли как некие школы, где моряков следовало воспитывать в христианском духе и давать им недостающее общее образование. По требованию министра на кораблях стали создаваться классные комнаты. На флоте «сухой закон» был введен задолго до того, как стал общеамериканским конституционным актом. Понятно, что и образовательные дела, и особенно антиалкогольные меры весьма раздражали моряков, от адмиралов до матросов.
Выполняя распоряжения своего начальника, Франклин Рузвельт в душе был против некоторых из них. Подчас же, особенно в отношении военно-морского строительства, он выходил далеко за пределы не очень ясных установок министра.
Дэниелс, уроженец Юга, исповедовал пристрастия и предрассудки этой части страны, особенно в расовом вопросе, будучи убежденным, что негры должны находиться в подчиненном положении в политическом отношении и быть отделены от белых в социальном.
Когда Рузвельт перевез в Вашингтон семью и пригласил министра в гости, тот был буквально шокирован, что Элеонора использует белых слуг. Дэниелс «посоветовал» заменить их «послушными нефами», но принципиальная супруга Рузвельта пропустила эту рекомендацию мимо ушей. Министру пришлось считаться с тем, что его заместитель прибыл в Вашингтон из той части страны, где никогда не было рабства.
Участие Франклина Рузвельта в правительстве Вильсона невозможно всесторонне оценить, если не рассказать, что собой представляло это знаменательное президентство.
Избранию Вильсона способствовала кампания под лозунгом «новой свободы», сутью которой была ликвидация трестов и восстановление конкурентного капитализма старого типа. Антитрестовские меры встречались широкими слоями населения с одобрением.
Два президентских срока Вудро Вильсона стали временем вступления Соединенных Штатов в эпоху модернизации, проявившейся прежде всего в новой политике налогов и пошлин. Сократив средний размер пошлин на импорт — этому был посвящен принятый конгрессом в 1913 году тариф Ундервуда (обложение было уменьшено с 41 до 27 процентов), — Вильсон впервые в истории США ввел налог на доход. По этому поводу происходили бурные дебаты, бизнес отчаянно сопротивлялся, недовольны были не только наиболее богатые люди, но и верхний слой среднего класса, ибо платить начинали с трехтысячного годового дохода, а получавшие шесть тысяч долларов и выше должны были вносить в государственную казну шесть процентов. Конечно, эти суммы были смехотворно малы по сравнению с тем обдиранием крупного капитала, которое имеет место в ряде стран нынешней Европы во имя сохранения стабильности, но в начале XX века рассматривались как чуть ли не революционная атака на имущие слои.