Франклин Рузвельт. Человек и политик

Рузвельт был еще в состоянии демонстрировать черный юмор солдата под огнем. Он с удовольствием рассказывал друзьям о том, как комментировал Элмер Дэвис его речь по случаю дня рождения Вашингтона:

– Некоторые хотят, чтобы Соединенные Штаты побеждали, пока Англия терпит поражения. Некоторые хотят побед, пока проигрывает войну Россия. А некоторые хотят, чтобы Соединенные Штаты добивались побед, пока проигрывает Рузвельт.

В этот период чувствительных поражений президент санкционировал операцию, которая в свое время встретила широкое понимание, но в более позднее время считалась одним из самых печальных эпизодов в истории Америки. Речь идет о выселении десятков тысяч американцев японского происхождения из своих домов на Западном побережье и помещении их в концентрационные лагеря за сотни миль от родных мест.

Немногие американцы относились к демократической идее индивидуальных свобод с большим пиететом, чем Рузвельт. Через неделю после Пёрл-Харбора он провозгласил День Билля о правах по случаю 150-й годовщины ратификации Билля о правах. В эти ужасные дни войны он взял на себя труд подтвердить свою и всего народа приверженность к провозглашенным прежде свободам. После суровой отповеди Гитлеру за уничтожение индивидуальных свобод президент сказал:

– Мы, американцы, знаем, что решимость нынешнего поколения нашего народа сохранить свободу столь же устойчива и определенна, как решимость прежних поколений американцев завоевать ее.

Никакая угроза или опасность не заставит нас поступиться гарантиями свободы, которые заложили наши предки в Билле о правах.

Со всем жаром сердец и умов мы блюдем эти обязательства человеческого духа…

В то время казалось, что Биллю о правах ничто не угрожает. Американцы относились к немцам, итальянцам и японцам, жившим среди них, с терпимостью, достойной восхищения. Имели место лишь несколько инцидентов. Так, какие-то идиоты или фанатики спилили четыре японские вишни в приливно-отливной зоне Вашингтона. Как ни странно, наибольшей терпимостью отличалась Калифорния, штат с большим «иностранным» населением. Тамошняя пресса была сдержанна, даже великодушна, равно как и письма в редакции газет. «Облавы на японцев в различных частях страны, – писала „Кроникл“ в Сан-Франциско, – вовсе не повод для добровольных охотников за шпионами приступать к действиям». Другие газеты также призывали к справедливости в отношении к японцам, как и к нисейям – американцам японского происхождения. «Не будем повторять ошибок прошлой войны», – шло рефреном в прессе.

Новый генеральный прокурор Фрэнсис Биддл стремился избежать интернирования масс людей и повторения в какой-то форме преследования лиц иностранного происхождения, имевшего место в годы Первой мировой войны. Отношение Рузвельта к этой проблеме было менее ясным. Когда Биддл представил ему проект решения об интернировании лиц немецкого происхождения, Рузвельт поинтересовался, сколько в стране проживает немцев. По расчетам Биддла, их было около 600 тысяч.

– И вы собираетесь всех их интернировать? – спросил Рузвельт (как вспоминал Биддл позднее).

Генеральный прокурор ответил, что не всех.

– Меня особенно не беспокоят итальянцы, – продолжал Рузвельт, – это оперные певцы. Но немцы другое дело, они могут быть опасны.

Во время этой беседы ввалился Макинтайр, и Биддл ушел с впечатлением, что его шефа больше интересуют собственные свищи, чем проблема подрывной деятельности.

В январе общественная атмосфера в Калифорнии резко изменилась в сторону опасений, подозрений и нетерпимости. Нарастали требования массовой эвакуации чужаков и призывы к решительным действиям. Причины перемены в общественном мнении были кропотливо изучены, – они не поддаются простому объяснению. Отчасти это реакция на японское наступление в Тихоокеанском регионе, к которой примешивались ложные тревоги: помимо эпизода у Санта-Барбары, ходило много разговоров о высадках десантов на побережье, секретных радиопередачах, о подачах сигналов противнику, о странных огнях на горизонте и т. п. Отчасти усиливающееся общее убеждение, что министерство юстиции ограничивается полумерами. Как ни парадоксально, требования жестких мер возрастали именно в тот период, когда федеральные власти принялись энергично контролировать места проживания лиц, вызывавших подозрения, и принимать прочие меры предосторожности. Однако главная причина кипения страстей вокруг «очищения от япошек» совершенно очевидна: это старая расовая неприязнь – экономическая, социальная и патологическая – по отношению к японцам Западного побережья, заискрившая через несколько недель после Пёрл-Харбора и затем вспыхнувшая мощным пламенем.

«Лично я ненавижу японцев, – провозглашал один из известных газетных комментаторов 29 января, – и это распространяется на них всех». Он призывал к немедленному выселению поголовно всех японцев с Западного побережья во внутренние районы страны. «Я не имею в виду лучшие из внутренних районов. Соберите их вместе и выпроводите в места на малопригодных землях…»