Франклин Рузвельт. Человек и политик

– Наш долг теперь составлять планы и определять стратегию поддержания прочного мира и повышения уровня жизни в США до высоты, которой он достигал прежде. Нельзя примириться, чтобы какая-то часть нашего народа – одна треть, четверть или одна десятая – плохо питалась, не обеспечивалась жильем и социальным страхованием, как ни высок общий уровень жизни.

Наша республика имела начало и достигла нынешней мощи под защитой определенных, неотчуждаемых политических прав – на свободу слова, свободную прессу, свободу вероисповедания, суд с жюри присяжных, свободу от произвольных обысков и арестов. Это наши права на жизнь и свободу.

Однако, по мере того как наша страна росла в размерах и статусе, как развивалась наша промышленность, этих политических прав оказалось недостаточно, чтобы гарантировать нам равенство возможностей для достижения счастья.

Мы пришли к ясному осознанию того факта, что подлинная индивидуальная свобода не существует без обеспечения экономической безопасности и независимости. «Бедные люди не свободны». Люди, если они голодают, не имеют работы, представляют собой материал, из которого делаются диктатуры.

Теперь президент говорил с большой осторожностью и выразительностью:

– В наши дни эти экономические истины принимаются как самоочевидные. Мы приняли, так сказать, второй Билль о правах, согласно которому создается новая основа для безопасности и процветания для всех независимо от должности, расы или веры.

Билль включает права на: полезную и хорошо оплачиваемую работу в промышленности, торговле, на фермах и шахтах страны; заработок, обеспечивающий возможность нормально питаться, одеваться и отдыхать; то, чтобы фермеры собирали и продавали урожай за возмещение, предоставляющее достойную жизнь им самим и их семьям; ведение дел в условиях, свободных от несправедливой конкуренции и господства монополий, на родине и за рубежом для каждого бизнесмена в большом и малом бизнесе; достойное жилище для каждой семьи; необходимое медицинское обслуживание, возможность обеспечить и пользоваться здоровьем; должную защиту от экономических невзгод старых, больных, пострадавших от несчастных случаев и безработицы; достойное образование.

Все эти права обеспечивают безопасность. После победы в войне необходимо подготовиться к движению вперед для осуществления этих прав, к новым рубежам человеческого счастья и благополучия…

В своих частностях экономический Билль о правах не содержал ничего нового; он подразумевал полный набор программ и предложений Рузвельта за прошедшее десятилетие. Это доктор «новый курс», снова неожиданно призванный к действию. Но никогда раньше он не провозглашал экономические права американцев столь смело и решительно. И никогда раньше не связывал так демонстративно старый Билль о политических правах, направленный против правительства, с новым Биллем об экономических правах, осуществляемых посредством правительства. В течение десятилетий фатальная и фальшивая дихотомия – свобода против безопасности, свобода против равенства – дезорганизовывала социальную мысль и мешала стране бороться с депрессией и бедностью. Теперь Рузвельт утверждал, что индивидуальная политическая свобода и коллективное благосостояние не только совместимы, но взаимно укрепляют друг друга. Американцам больше не нужно проглатывать старую, примитивную мудрость: чем больше правительства, тем меньше свободы. В этой речи 11 января 1944 года получили четкое выражение свежие идеи и действия Теодора Рузвельта, Роберта Лафоллета, Вудро Вильсона, Альберта Смита, раннего Герберта Гувера и Джорджа Норриса – идеи и действия, вырабатывавшиеся и предпринимавшиеся в дни темных политических и административных разборок, протестов, вызванных депрессией и усугубленных войной.

Но это обращение не очень впечатляло в полупустых помещениях конгресса Соединенных Штатов.

– Он похож на короля, пытающегося сократить число баронов! – возмущался Рузвельтом сенатор Уилер в первые годы «нового курса».

Сам он – барон северо-запада, Хью Лонг – барон юга. Рузвельт в свое время тоже был бароном. Через десять лет большинство старых баронов, включая самого Уилера, господствовали в политической жизни Капитолийского холма. Но теперь они меньше всего бароны своих регионов, за исключением, конечно, юга, – скорее их следовало считать виртуозами политических процедур, напоминанием о прошлом, источниками идеологической борьбы и устроителями тупиковых ситуаций.