Перед Белым домом гроб под мелодию национального гимна сняли с лафета и понесли по ступеням лестницы наверх. Затем повезли на каталке по длинному красному ковру в восточную комнату. Стены комнаты, в которой когда-то лежало тело Линкольна, были украшены лилиями. В этой и соседней, Голубой комнате толпой стояли президент, министры, судьи Верховного суда, профсоюзные лидеры, дипломаты, политики, главы различных ведомств. Ближе к концу заупокойной молитвы епископ Дан сделал паузу и процитировал затем фрагмент проповеди во время первой инаугурации Рузвельта в качестве президента: «Позвольте мне еще раз выразить свое твердое убеждение, что нам следует бояться лишь самого страха…».
Элеонора Рузвельт поднялась и вышла из комнаты. За ней последовали другие. Элеонора поднималась в комнату Анны с горьким чувством обиды. От родственника в Уорм-Спрингсе она узнала о визитах к мужу Люси Рутерферд. Узнала, что Люси присутствовала во время смерти мужа. Должно быть, дочери известно обо всем этом. Почему она ей ничего не сообщила? Между матерью и дочерью произошло бурное объяснение. Затем Элеонора Рузвельт по привычке взяла себя в руки. Вернулась в восточную комнату, попросила открыть крышку гроба, чтобы положить в него цветы. После этого гроб закрыли навсегда. Поздно вечером похоронный кортеж вернулся на вокзал Юнион. Толпы людей все еще стояли на тротуарах. Перед самой полуночью президентский поезд покинул станцию. В семнадцати его вагонах ехали официальные лица и политики.
Поезд вез тело Рузвельта через Вирджинию, родину Вашингтона и Джефферсона, из столицы в Гайд-Парк. Он следовал по маршруту последнего пути Авраама Линкольна. Люди, должно быть, задумывались над поразительными совпадениями в жизни обоих президентов. Та же неожиданная, немыслимая смерть, пришедшая в последние недели ужасных войн. Обе смерти выпали на апрель. Много и других совпадений. Оба политика выделялись необычным сочетанием осторожности и дерзости, прагматизма и принципиальности. Оба объявили о вступлении своей страны в войны лишь после того, как это стало свершившимся фактом. Оба отстаивали права черных американцев лишь под колоссальным давлением извне.
Поезд двигался на север длинными ночами, под дождем, следуя от Балтимора к Вашингтону и оттуда к Филадельфии. Повсюду все выглядело так, как восемьдесят лет назад:
При всех колебаниях и маневрах Линкольн заслужил всемирную славу героя благодаря своему вкладу в борьбу за свободу, своим победам и мученической смерти. Но какого рода героем был Рузвельт? Некоторые наблюдатели считали, что политическая дерзость Рузвельта преувеличивается. Клэр Бут Люс заметила, что каждый великий лидер прибегал к характерному жесту: Гитлер выбрасывал вверх руку; Черчилль показывал указательным и средним пальцами знак победы. А Рузвельт? Она смачивает свой указательный палец и поднимает вверх. Многие другие отмечали осторожность и даже робость Рузвельта. Вместо прямого обращения к людям по крупным проблемам и принятия четких, решительных мер для предупреждения чрезвычайных ситуаций, он, по обыкновению, позволял проблемам постепенно проясняться в голове людей, а затем принимал по ним решение. Часто занимал смелую позицию только затем, чтобы впоследствии отступить от нее в словах и делах. Казался необыкновенно чувствительным к мнению конгресса и общественности. Пользовался опросами общественного мнения гораздо более систематически, чем полагали в то время, даже по такому вопросу, как кто займет пост Нокса в качестве министра ВМФ (Стассен исключался). Дерзкие выступления создали ему репутацию бесстрашного лидера, но он уделял гораздо больше времени каждодневному политическому маневрированию, чем мобилизации страны на выполнение важных решений.
Около двух часов дня поезд пересек границу Нью-Джерси – штата, где Вудро Вильсон заявил о себе как о политике-реформаторе, в то время как восхищенный молодой Рузвельт следил за его деяниями из Гайд-Парка и Олбани. Старые вильсонианцы позднее сравнивали Рузвельта, без особых оснований, с этим великим идеалистом, который с энтузиазмом добивался реализации своей мечты. Рузвельт хорошо представлял себе деятельность Вильсона – сам был причастен к ней – и сделал для нее свои выводы. Шервуд вспоминал, как он сидел в конце длинного стола в комнате для заседаний администрации и смотрел на портрет своего бывшего шефа, висевший над камином. Трагедия Вильсона, говорил тогда Шервуд, всегда коренилась в глубинах его сознания.