На своем новом посту Черчилль, как обычно, разворачивается в полную силу: он предпринимает организационные мероприятия, которые должны послужить идее собранности и скоординированности министерского управленческого аппарата. И все же его собственная сила состоит не в организации, а в личном участии, принятии решений и энергичном ведении дела. Когда в июле 1918 года начались волнения среди рабочих военных заводов, он проявляет твердость и грозит в Ковентри призывом и отправкой на фронт. Кризис был быстро преодолен, так как одновременно с провалом большого весеннего наступления немцев военное счастье, наконец, обернулось к Англии лицом. В немалой степени такому развитию способствовало массовое применение танков, производство которых Черчилль взял под свой особый контроль. Открытый всему новому и рискованному, он наблюдал за развитием бронированных боевых машин с большим интересом еще в свою бытность морским министром. Теперь ему пришлись кстати практические наблюдения, которые он сделал во Фландрии и которые постоянно освежал во время своих посещений фронта в качестве министра вооружения. Интересно то, что эти ранние и позитивные впечатления от танков Черчилль позже не использовал (во всяком случае, до тех пор, пока Фуллер, Лиддел Харт, де Голль и Гудериан не начали развивать свою «танковую философию»), не понимая до конца значения этого оружия для ведения современных войн. Из этой области деятельности он сделал определенные выводы, но она дала ему значительные преимущества и в другой ситуации. Вступление в войну Соединенных Штатов обусловило тесное сотрудничество с американскими военными; одной из причин было то, что значительная часть отсылавшихся в Европу войск США должна была снабжаться британским министерством вооружения. Используя эту возможность, Черчилль установил тесные личные отношения со своим американским «визави», советником президента и специалистом по вооружению Бернардом Барухом. Для Черчилля эта веревочка в США уже никогда больше не обрывалась, оба они в двадцатых и тридцатых годах постоянно обменивались мнениями и двадцать лет спустя — теперь, правда, уже в другой роли — опять возобновили прежнее партнерство.
Мощное военное вмешательство Соединенных Штатов с ошеломляющей быстротой заканчивает четырехлетнюю схватку. Политический и военный раскол стран Центральной Европы наступил так внезапно, что Черчилль поначалу не мог в это поверить и позже, в своих мемуарах, не находит этому никакого убедительного объяснения, кроме «деморализации» немцев. Неизгладимое впечатление произвело на него вулканическое проявление тевтонской мощи, устранение которой стало в конце концов общим делом всего мира. Его память запечатлела также чувство собственной беспомощности и спасительную роль США. Но окончание войны сразу же принесло другие проблемы, которые не только не решились с триумфальной победой ллойд-джорджевской коалиции в так называемых «купонных» выборах в декабре 1918 года, а скорее, обострились или стали совсем неразрешимыми.
То, что считалось трудной победой Ллойд Джорджа, на самом деле было триумфом консерваторов, которые захватили в Вестминстере почти три четверти всех правительственных мест. Либеральная партия Черчилля раскололась на небольшой, но организационно сплоченный придаток оппозиционера Асквита, на выступающую уже самостоятельно и значительно окрепшую лейбористскую партию и на свиту премьера, относительная сила которой сначала не проявлялась, поскольку она не нуждалась ни в организационно-финансовой, ни в программной поддержке. Скоро стало очевидным, что «уэльский чародей» полностью зависел от благосклонности своего партнера по коалиции — консерватора и в основе своей был генералом без армии.
Очень сомнительно, что Черчилль уже тогда ясно понял значение процесса, заключавшегося в прекращении существования старой либеральной партии и в замене ее рабочей партией. Несомненно, однако, что он не дал заразить себя откровенно шовинистической лихорадкой этих первых в истории Англии настоящих народных выборов (в которых только молодые незамужние женщины не получило нрава голоса). Особенно заметно, что именно он, который всегда был сторонником вербального экстремизма, в этот период производил впечатление человека сдержанного и взвешенного, хотя, естественно, он достиг этой «ленивой» победы на волне патриотического восторга в Данди.
Особо стоит подчеркнуть, что вопреки последовавшим позднее упрекам он не нес личной ответственности за продолжение голодной блокады Германии, а напротив, выступал за возрождение Германии на принципах «достаточной безопасности», хотя правительство решилось на этот шаг, учитывая общественное мнение, лишь в июне 1919 года. Впрочем, идею французской безопасности он толковал гораздо шире, будучи в феврале 1919 года единственным из членов кабинета, кто поддержал идею Фуше о рейнском сепаратном государстве.