Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль

У Рузвельта, также сильно интересовавшегося внешней политикой, который вращался в дипломатических кругах Вашингтона и особенно был вхож к английскому и французскому послам, эта его позиция была следствием воспитания и происхождения, прежде всего понимания того, что он считал содержанием и сферой внешнеполитических интересов США. Жизненная, а значит, и утверждаемая силой оружия сфера влияния США заканчивалась для ученика Мэхэна не на побережье США. Для Рузвельта флот, как самая передовая линия американской обороны, имел двойную задачу: он должен быть способным гарантировать защиту Американского континента, а также американской островной империи в Карибском море и Тихом океане — плода войны 1898 года — от любого возможного нападения с моря и держать мировые моря открытыми для свободной и спокойной торговли США. «Если США отрезать от всей торговли и сообщения с остальным миром, это означало бы скорую экономическую смерть страны». Возможными агрессорами, которые, угрожая свободе морей, могли бы угрожать и безопасности США, Рузвельт считал в первой мировой войне только Германию (после гибели британского флота) и Японию.

Рузвельт уже в первой мировой войне был «интернационалистом» и «глобалистом», который не хотел рассматривать национальный внешнеполитический интерес страны как изоляционисты, ограничиваясь только Штатами и Западным полушарием. Соединенные Штаты не должны изолировать себя от войн Европы, так как во взаимозависимом мире нельзя изолировать себя от их последствий. Рузвельт в течение всей своей жизни оставался интернационалистом, а уступки изоляционистам в начале 30-х годов были тактическим приспосабливанием к сверхмощному течению того времени. Если он даже в начале своего президентства отверг поддержанную им в первую мировую войну дипломатию канонерок в центральноамериканских государствах и предлагал политику невмешательства и «добрососедства», то следующий вызов со стороны коалиционных держав и Японии должен был показать, что в этом основном понимании роли США как мировой державы в буквальном смысле этого слова, а не только как континентальной великой державы ничего не изменилось.

Ни на минуту Рузвельт не считал эту активную мировую политику аморальной или тем более политикой разжигания войны. Напротив, он был до и во время первой мировой войны глубоко убежден в прогрессивной «миссии» милитаристской интервенции в Мексику и в центральноамериканские государства, чтобы регионы, которые были поражены продолжительными революциями и гражданскими войнами, после наведения порядка ради установления прав, стабильности и общественного благополучия сделать сферой американских инвестиций и американских идеалов. Самооправдательное толкование Вильсоном вступления США в первую мировую войну как крестового похода нашло одобрение у демократии либерал-капиталистического образца, и тем большее, чем более негативным с течением времени становилось его — как и среднего американца — представление о немцах как о гуннах. Когда Вильсон и Даниеле послали Рузвельта летом 1918 года с инспекционной поездкой в Европу, исполнив его давнишнее желание познакомиться с театром военных действий, рассказы короля Англии Георга V и французского премьер-министра Клемансо об имевших место гнусных преступлениях немцев еще раз подтвердили правильность этой точки зрения.

Рузвельт был нетерпеливым поборником программы быстрого вооружения, уже в апреле 1914 года он одобрил решение об усилении военно-морского флота США до величайшего в мире, но все время наталкивался на трусливый, нерешительный и наивный пацифизм своего начальника — министра. При вступлении США в войну Рузвельт все время энергично пытался устранить бюрократические препятствия при вооружении флота. Озадаченный показателями деятельности немецких подводных лодок, он стал агитировать в США и Англии за создание минного барьера между Шотландией и Норвегией. Во время совещаний в Вашингтоне по вопросу условий капитуляции он выступил как ярый сторонник безоговорочной капитуляции немецкого флота.