И концепция безопасности США, распространившаяся до середины 30-х годов на Западное полушарие и восточную часть Тихого океана, расширилась в сознании интернационалистов до масштабной концепции глобальной обороны. Будущая безопасность США может остаться гарантированной, если с поражением Японии и держав оси будет поставлен заслон консолидации агрессивных империй в Европе и Азии. Ограничение интересов Западным полушарием, основное убеждение изоляционистов, является самоубийственным. Без контроля мировых морей англосаксами они походили бы на автострады — любимое сравнение Рузвельта, — которые страны оси и Япония в любое время могли бы использовать для нападения на США. Контроль над морями должен осуществляться не только американским флотом. Такой контроль возможен лишь при условии, что Европа и Азия не подвергнутся оккупации и в руках останутся производственные мощности кораблестроения. Англия и Китай, а с июня 1941 года и Россия должны быть поддержаны, потому что они опосредованно поддерживали США. По мнению Рузвельта первые линии американской обороны расположены на Рейне, французскую армию и британский флот он считал «амортизатором» американской безопасности. И в военном смысле слова, по мнению интернационалистов, у США был жизненный интерес в восстановлении равновесия сил в Европе и Азии. Не позднее как с 1940 года в основе всех стратегических планирований США лежало это глобальное определение ее военного интереса, которое было обосновано тем, что последняя цель Гитлера заключается в покорении мира в буквальном смысле. Без обиняков заявил Рузвельт при обосновании национального бедственного положения: «Первый и фундаментальный факт: то, что началось как европейская война, развилось в мировую войну для покорения всего мира, как этого и хотели нацисты. Адольф Гитлер никогда не рассматривал господство над Европой как конечную цель. Европейское порабощение было только шагом для последних целей на всех других континентах. Для нас со всей очевидностью ясно, что Западное полушарие будет находиться в радиусе действия разрушительного нацистского оружия в случае, если продвижение гитлеризма не будет остановлено силой сейчас».
Третий глобальный компонент в определении национального интереса США был идейный или, если хотите, идеологический. Не уставая повторять, Рузвельт и министр иностранных дел Халл неоднократно заявляли с 1933 года: право народов на свободное самоопределение и долг государств в международной политике подняться до уровня основных принципов права народов неделимы. Конфликт с агрессорами они толковали как эпохальную борьбу за будущее преобразование мира между захватническими и миролюбивыми нациями, между либеральной демократией и фашизмом, между гражданами и преступниками, между добром и злом. Знаменитое слово американского президента Авраама Линкольна было перенесено на глобальные масштабы: мир не может оставаться полусвободным, порабощенным. Это относилось в значительной степени к самому Рузвельту, самосознание которого заметно усиливалось как когда-то у Вильсона, служившего для него всегда образцом. Предупреждая, Рузвельт сказал: «Вместо Библии будут проповедовать слова из книги Гитлера «Майн кампф», как святого писания. Место христианского креста займут два символа — свастика и обнаженный меч. Бог крови и железа займет место Бога любви и милосердия». Для Христа и либерально-социалистического демократа Рузвельта Гитлер был антихристом и просто пороком человечества. Он приобрел свое новое саморазумение «как мессии» демократии в осознанном контрасте с Гитлером.