Наряду с множеством проблем налицо было и их глобальное измерение. В войну то, что Рузвельт сформулировал в 1941 году, проявилось значительно сильнее. Проблемы американской внешней политики были так огромны и запутанны, что каждая попытка только представить их себе заставляла его думать о пяти континентах и семи морях. Мировая держава США была втянута в мировую войну. Соединенные Штаты стали, как об этом заявил Рузвельт, «арсеналом демократии». В 1943 и 1944 годах страна производила 40 % всей военной продукции в мире. США вели войну в Атлантике и Европе, в Средиземном море и Африке, в Тихом океане и Азии. Как основные противники — Германия, Япония и Италия, — так и главные союзники — Франция и Великобритания, Советский Союз и Китай — вынудили Рузвельта мыслить глобальными категориями. Важные решения в Европе были связаны с Азией и наоборот. Гитлеровская Германия хотя и была врагом номер один, но с наметившимся поражением она играла значительно меньшую роль для президента при планировании будущего американской нации. Хотя Рузвельт через два дня после нападения на Перл-Харбор закончил свою «беседу у камина» фразой, полной надежд: «Мы выиграем войну и добьемся мира», но во время войны в решениях вопросов вторая цель у Рузвельта подчинялась первой. Внешняя политика Рузвельта во время войны была в первую очередь направлена на ее успешное окончание. Высшая военная и политическая цель была идентична, а именно — уничтожение врагов, хотя Рузвельт, как когда-то Вильсон, считал себя духовным руководителем и даже проповедником, и очень серьезно относился к созданию основ будущего мира, о которых он заявил в 1940 году в одном из посланий конгрессу и в августе 1941 года уточнил при встрече с английским премьер-министром Уинстоном Черчиллем в Ньюфаундленде в Атлантической хартии. Отсюда для Рузвельта следовал основной принцип его действий: с одной стороны, публично обязать партнеров по хартии не нарушать эти общие принципы, а с другой — принять меры, чтобы возможные политические конфликты из-за конкретных вопросов послевоенного периода, например, о границах и репарационных платежах, не подорвали большую англосаксо-советско-китайскую коалицию. В конфликтных случаях приходилось призывать к выполнению этих общих положений, заключать компромиссы или переносить решение спорных вопросов на послевоенное время. В этом смысле связь между теорией и практикой стала центральной и основной чертой в рузвельтовской политике во время войны, которая одновременно отображала внутреннюю связь Рузвельта между верностью принципам и реальной политикой, а отсюда и старую дилемму американской внешней политики. Европейская мудрость Клаузевица, согласно которой война является продолжением политики другими средствами, а хорошая военная стратегия никогда не должна выпускать из виду политических последствий, чтобы и в войне стратегия была служанкой политики, глубоко противоречила американским традициям. До опыта «холодной войны» после 1945 года войны рассматривались американцами как производственные аварии истории и прогресса, которые нужно было заканчивать как можно быстрее, прилагая к этому все силы, чтобы потом снова предоставить поле деятельности политикам. Американские генштабисты с давних пор видели свою задачу только в том, чтобы бить врага в случае войны, не принимая во внимание в своих стратегических решениях послевоенную политику. Кроме того, конфликт по целевым вопросам между союзнической политикой во время войны и послевоенным планированием для Рузвельта и США очень долго не являлся нерешимой проблемой, как и не терялась надежда, что военная коалиция на следующий день после победы станет составной частью и гарантом будущего мирного трудоустройства. С 1942 по 1944 год почти никто не имел представления о том, что могло бы последовать с 1945 по 1947 год. Поворот к «холодной войне» и новая всемирно-политическая конъюнктура не были результатом осознанного американского планирования, а означали конец всех надежд военного времени.