Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871

Вильгельм I не считал восшествие на трон насущной необходимостью. У него не было желания видеть свою родню на шатких тронах, свержение которой он воспринял бы как личное унижение. Но реакция Бисмарка была другой. Он видел не только преимущества династической связи с Испанией, преимущества как коммерческие, так и военные, но и недостатки, неизбежно возникшие, окажись трон в руках стороны, недружелюбно настроенной к Пруссии. 28 мая 1870 года он пишет Карлу Антону довольно резкое письмо, указывающее на жизненно важную услугу, которую он окажет Германии, приняв трон для его сына. Карл Антон уступил, и его сын Леопольд, правда без особой охоты, тоже согласился. За Салазаром послали, и 19 июня Леопольд сообщил Вильгельму I, что решил внять призыву взойти на испанский трон. Вильгельм I, естественно, был задет тем, что переговоры по столь важному и семейному вопросу проводятся без его ведома или согласия, но все же одобрил решение Леопольда, «хотя с очень тяжелым сердцем». К 21 июня все было урегулировано, и Салазар телеграфировал добрые вести Приму.

Вильгельм I мог заявить и впоследствии заявил в преддверии агрессии французов, что, мол, рассматривал вопрос как частный и семейный и отнюдь не принуждал Леопольда принимать корону. Однако канцлер Бисмарк заявил в рейхстаге совершенно другое и не соответствовавшее действительности. Идея кандидатуры Гогенцоллерна, возможно, родилась в Испании, но всю предыдущую зиму Бисмарк активно продвигал ее. Но пыл Бисмарка решили охладить сами принцы Гогенцоллерны. Однако попытки Бисмарка не должны расцениваться, как считают многие французские (и не только французские) историки, как «ловушка», сознательно расставленная перед Францией. Бисмарк очень хорошо понимал, что Гогенцоллерн на троне Испании не будет приветствоваться Францией, но, если бы все пошло согласно его замыслу, восшествие на трон завершилось бы прежде, чем Наполеон III успел бы вмешаться. «Возможно, что мы наблюдаем мимолетное брожение во Франции, – писал он в июне одному из своих агентов в Испании, – и, без сомнения, необходимо избежать всего, что может усугубить его… несомненно, они будут вопить «это – интрига», они взъярятся на меня, но предлога для атаки им не найти». Как только выборы завершатся, у Франции уже не будет оснований для вмешательства, которое серьезно не затрагивало суверенитет испанцев, и Наполеон III будет вынужден, как в 1866 году, воспринять это как свершившийся факт.

На самом же деле все вышло вопреки расчетам, и все шло к тому, что если бы французы сохранили самообладание, то Бисмарк был бы публично пристыжен. Пока Салазар вел переговоры, Прим держал Кортеса в его длительной миссии в Мадриде до тех пор, пока новости о принятии Леопольдом предложения не открыли путь формальным выборам. 21 июня Салазар телеграфировал о том, что все хорошо, добавив, что вернется в Мадрид 26-го числа. При расшифровке указанной в телеграмме даты произошла ошибка – 26-е прочли как 9-е число, и вместо того, чтобы заставлять Кортеса изнемогать от жары впустую еще две недели в Мадриде, Прим отложил дела до осени[16]. В результате выборы проведены не были, пришлось бы дожидаться их следующего созыва, а из-за возникшей паузы все надежды на то, что попытка посадить на трон Леопольда останется в тайне, практически сводились на нет. Именно это и произошло – сведения об этом просочились наружу в течение нескольких дней после возвращения Салазара, и 2 июля Прим пытался сделать хорошую мину при плохой игре и официально сообщил французскому послу о том, что Леопольд готов принять корону.