Франкский демон

Князь знал, что его бывший оруженосец, товарищ по заключению в донжоне Алеппо, мальчишка, выросший на глазах взрослого воина, возненавидел нового вассала господина с первого дня, когда Вестоносец впервые появился в лагере латинян и бедуинов неподалёку от Таймы. Раурт и двое туркопулов из Керака прискакали вскоре после того, как солдаты Ренольда и кочевники Дауда разграбили караван.

Рыцарь приехал наниматься в дружину к господину Горной Аравии, как раз когда в земли князя вторглись орды Тураншаха. Поскольку он принёс тревожную весть, то никому не покаялось удивительным, что баронесса Этьения послала его с несколькими всадниками передать мужу, что пора возвращаться. Так и получилось, что Раурт, ещё даже и не начав свою службу Ренольду, уже оказал своему господину важную услугу. Видимо, внимание князя, оказываемое пришельцу, будило в Жослене ревность, заставляя видеть в Вестоносце врага.

Храмовник не раз пытался заговорить с Ренольдом о давно уже возникших подозрениях, но тот неизменно останавливал рыцаря. Сегодня Жослен горел решимостью высказать собственное мнение, хотя бы и рискуя навлечь на себя немилость сеньора.

— Я готов бросить ему вызов, мессир! Пусть Господь рассудит нас. Правый одержит верх в честном поединке!

— Но какие у тебя основания думать, что Раурт — предатель?

— Множество, государь! — настаивал Храмовник. — Зачем, например, он держит голубей?

— Голуби в замке есть не только у него, — возразил князь, пожимая плечами. Он не стал уходить от прямого разговора, но явно намеревался высмеять молодого вассала. — Многие держат таких птиц, кто для лакомства, кто для забавы. Нигде в Писании не сказано, что христианину грешно иметь голубей... или соколов, или каких-нибудь других животных и птиц. Даже Ной взял в свой ковчег разных тварей. И заметьте при этом, шевалье, — Господь не запретил ему брать голубей, а, напросив, настоятельно советовал ни в коем случае таковых не забыть в спешке.

— Да? Да, государь? — Ренольд попал в центр мишени, он выбрал самый подходящий тон для общения с Жосленом. Тот, образно говоря, приготовился к драке, а его лишь вышучивал тот, кому он не мог бросить вызов. — Вы так думаете?! Но почему никто другой не брал с собой этих чёртовых голубей в лагерь у Петры, где вы с его величеством ждали Саладина? Я ещё понимаю, когда рыцарь не может расстаться с соколом, но у этого Раурта из Тарса и сокола-то никакого нет!

— Так ведь и у тебя нет, — как бы между прочим заметил князь. Ему нравилось злить Храмовника, чья горячность развеивала угрюмое настроение, немедленно овладевавшее Ренольдом, когда он начинал думать о предателе.

— Но у меня нет и голубей! Таких голубей! И ни у кого ни в Кераке, ни в Монреале нет их!

— Каких?

— Таких, государь! Это почтовые голуби!

Жослен чем-то напоминал сеньору друга далёких, давно, казалось, забытых времён — молочного брата, товарища детских игр, сделавшегося оруженосцем, а спустя многие годы рыцарем и дослужившегося до звания марешаля Антиохии. Ангеррана также в своё время одолевали мысли о шпионах, которые денно и нощно только и думали о том, как бы учинить какую-нибудь каверзу христианам и особенно его господину. От Ангеррана мысли Ренольда сами собой перекочевали к голубям, так не дававшим покоя юному спутнику, от голубей к Ангеррану, вернее, к Антиохии и первым своим незабываемым дням, проведённым на Востоке.

Незабываемые дни? Или годы? И то и другое. Причём определение «незабываемые» в подобных случаях как раз вернее всего говорит о том, сколь многое из случившегося тогда забылось, вернее, оказалось как бы спрятанным в дальний угол мозга, оттеснено и затенено другими, куда более приятными или, напротив, неприятными воспоминаниями.

«Голуби. Голуби? Голуби!» — В сознании князя одна за другой сменялись картины. Корчма. Драка с грифонами. Отобранный у хозяина постоялого двора мех. Найденная в нём пластинка с загадочными письменами и рисунком — словно два серпа, вписанных в овал один напротив другого. Король Бальдуэн, дядя нынешнего монарха, сказал, что это не серпы, а арабские девятки — знак...

Перед мысленным взором сеньора Петры предстала серебряная вещица, которую извлёк из кошелька Идеальный Король. «Что это, сир?» — спросил тогда ещё простой рыцарь, молодой безземельный башелёр из Европы, Ренольд де Шатийон. Однако в тот день он, выздоравливавший после ранения, мог позволить себе не только сидеть, но даже и лежать в присутствии иерусалимского короля. «Эту штуковину здешняя городская стража обнаружила на стене после той схватки с заговорщиками, в которой вы так отличились. Этот предмет, наверное, обронил в пылу сражения кто-то из вожаков, — проговорил тогда Бальдуэн. — Она называется — «саратан» и является знаком четвёртого месяца в календаре, которым пользуются некоторые из язычников. Ещё, как говорят их маги, рисунок этот символизирует посланца».

Повелитель Горной Аравии вдруг очень внимательно посмотрел в раскрасневшееся от гнева и обиды лицо Жослена.