Франкский демон

— Это наша повелитель вашему королю придёт и всыплет, — не остался в долгу Хасан. — Это ваша полезла! — Ему не слишком хотелось спорить, он огрызался только для порядка. Бывшего стражника темницы в Алеппо гораздо больше интересовало другое. — Смотрел, смотрел, — признался он, — ты или не ты? Вот поближе подходил, гляжу — ты. Не юн стал, совсем не юн. Возмужал мал-мало. Семью завёл?

— Нет. А ты?

— Я старый, — вздохнул Хасан. — Помирать скоро...

Оставив без внимания стариковские жалобы сарацина, Ивенс воскликнул:

— Знаешь, кого я встретил? Не поверишь! Рамда́лу, или как он там по-вашему-то? Авдалла́? Так вот, жив он! Язычникам служит! Представляешь?!

— Ясный дела, жив, — как ни в чём не бывало отозвался противник, даже и не обратив внимания на слово «язычники». — Такой разве убьёшь?

— Его ж на наших глазах убили?

— Он морок навёл на стражников, — уверенно произнёс Хасан. — Они и поверили, что застрелили его. А женщина тот потому им его тело не отдал, что знал — он жив. Такой, как он, голова надо рубить совсем. Тогда он совсем умирать.

Наступила пауза. Каждый подумал о своём. Те же из турок, кто находился сзади, сообразили наконец, сколь тщетны их усилия, и стали отступать, уволакивая убитых. Хасан, отойдя на несколько шагов, вдруг вскинул голову и закричал:

— Эй, Ивенах! Ивенах! Та женщин овдовел! Давно, давно овдовел! Муж её помер. Много лет, говорили, помер! Совсем. Она с сын...

— Где она?! Где?! — воскликнул Ивенс, который сразу понял, что Хасан имел в виду Кристину. — Как она?!

Бывший стражник прокричал что-то в ответ, но ватранг не расслышал: как раз в тот момент старания Берси Магнуссона увенчались успехом, и огромная махина моста с грохотом рухнула в ров за спиной у Ивенса. Тот невольно оглянулся, а когда вновь повернулся и посмотрел на турок, Хасан уже исчез в толпе. Теперь для них больше не было смысла атаковать викинга, оставалось лишь отомстить упорному кафиру. Однако, прежде чем сарацины решились напасть, он, закинув за плечо свой огромный меч, достал висевший на поясе за спиной якорь-кошку и принялся раскручивать линь.

Действия христианина здорово озадачили турок: они сообразили, что происходит, только тогда, когда он, благополучно закинув якорь, крепко зацепившийся «когтями» за зубец стены, проделал уже половину пути наверх. Вытащив луки, мусульмане осыпали храбреца градом стрел, практически не причинивших ему никакого вреда, поскольку острые наконечники вязли в толще войлока его гамбезона. А если какая-нибудь из стрел и пробивала его, дальнейшее продвижение её останавливали кольца доспехов или толстая кожа штанов Ивенса[76].

Тут подоспели воины, дежурившие на стене: они схватились за линь и принялись тянуть его вверх, так очень скоро викинг оказался вне опасности.

«Кристина, — думал он, не обращая внимания на восторженные выкрики товарищей и дружеские похлопывания по спине — все видели, какой урон нанесли врагам «немцы», а в особенности их предводитель. — Кристина, как она там? Сын? У неё же не было сына?»

Все веселились — как-никак свадьба. А осада — что она? Так себе! Ерунда! Восхищенный подвигом Ива де Гардари́, князь Ренольд посвятил ватранга в рыцари. Но, несмотря на это, никогда ещё гордый и бесстрашный морской разбойник не чувствовал себя таким одиноким и несчастным. Может, он просто постарел? И в самом-то деле? Ведь четвёртый десяток лет его уже перевалил за середину.

Тем временем наступала пора начать долгожданную брачную церемонию. Голь и бедноту, как водится, в княжеский дворец не пустили: там едва хватало места для ноблей с дамами и многочисленной челядью. Однако праздник есть праздник, он — для всех, не пристало подданным скучать на свадьбе своего будущего господина.

Паломник из Шатийона, с юных лет известный своей щедростью, открыл подвалы замка для податного народца. Солдаты гарнизона выкатили бочки с вином, тут же резали свиней и баранов — благо и тех и других хватало в избытке, хотя, несмотря на это, отправляя гонца в Иерусалим, князь просил короля поторапливаться, мотивируя это тем, что положение весьма угрожающее, так как в Кераке не хватает пищи[77].

В общем-то ситуация сложилась малоприятная; её даже можно было бы назвать трагической, если бы не некоторая комичность всего происходившего; под стенами замка в нижнем городе бесчинствовали солдаты Салах ед-Дина, а в самой цитадели пир шёл горой. Чтобы жизнь не казалась христианам слишком сладкой, у подножия Скалы Пустыни были установлены девять мангонелей, которые время от времени перекидывали во двор крепости огромные камни, трупы людей и животных и прочую дрянь, совершенно не соответствовавшую торжественности момента[78].

Впрочем, последнее делалось со зла, поскольку тяжёлые снаряды мощных камнебросалок, которым полагалось разрушать стены замка, не приносили им почти никакого вреда, слишком крепкие стены оказались у Керака — не по зубам пришлась льву Салах ед-Дину волчья нора иб-ринза Арно.