Франкский демон

В 1077 году всё те же бедуины, не погнушались, как мы помним, бессовестно вырезать остатки безоружной армии Египта, чем в любом случае не нанесли вреда христианам. Вот, собственно, и всё. Теперь же несказанно раздосадованный зять Бальдуэна — мало того, что регентства лишили, даже Яффу отобрали! Ну не обидно ли? — не зная, как отомстить королю, не придумал ничего лучше, чем... отыграться на бедуинах. Гвидо напал на пастухов, перерезал их, а скот увёл в Аскалон.

Приблизительно в то же самое время Салах ед-Дин в очередной раз попытался выполнить условия клятвы — наказать сеньора Петры. Султан явился под стены Керака в августе. «Попробовав на зуб» прочность укреплений, Салах ед-Дин понял, что с ходу ему города взять не удастся, и попытался выманить защитников за стены и навязать им сражение в поле, однако вскоре обнаружил, сколь тщетными оказались его старания. Единственное, что смогли сделать мусульмане, это нанести хоть какой-нибудь ущерб своим врагам. Воины султана, как и полагается во время безуспешной осады, с удвоенной энергией предались разграблению окрестностей.

В то время, откликнувшись на зов осаждённых единоверцев, из Иерусалима прислали помощь. Оказавшись в горах, несколькими милями севернее столицы Горной Аравии, королевская армия встала лагерем. От места расположения язычников франков отделяло несколько лье. Однако до битвы не дошло. Салах ед-Дин отступил. Латиняне с триумфом вошли в Керак, но скоро поняли, что совершили оплошность. Вместо того чтобы ретироваться в Дамаск, султан, воспользовавшись тем, что главные силы противника остались много южнее и Палестина оказалась фактически незащищённой, вторгся в христианские земли и опустошил окрестности Наплуза и Себастии.

Зима выдалась засушливая, и с приближением весны угроза голода для королевства франков начала становиться всё более реальной.

Между тем Бальдуэн ле Мезель почувствовал, что мучениям его наступает конец. Двадцатичетырёхлетний король слёг, и на сей раз уже окончательно — теперь он знал наверное, что больше не поднимется. Умирая, он всё же мог надеяться, что хоть какие-то из его желаний подданные исполнят. Пэры Утремера, бароны земли, стали собираться к престолу Святого Города.

Приехал и сеньор Петры, а вместе с ним и его верный слуга Жослен Храмовник. Он несказанно удивился, узнав, что король желает поговорить с ним наедине, но ещё сильнее сделалось удивление рыцаря, когда ему и в самом деле удалось увидеться с монархом, поскольку нобли королевства ревностно следили друг за другом, опасаясь, как бы кто-нибудь из них не сумел воспользоваться тяжёлым положением сюзерена к собственной выгоде. Они, естественно, понимали, что он собирается объявить посмертную волю и намерен заставить всех и каждого поклясться выполнить её до конца. Однако никто из магнатов и, уж конечно, менее значительных сеньоров не знал, каковым будет завещание Бальдуэна ле Мезеля.

— Здравствуйте, шевалье, — проговорил умирающий в ответ на приветствие Храмовника. — Голос у вас не изменился, всё такой же звонкий... А внешне вы, наверное, стали совсем другим? Сколько мы не виделись, года три?

— Да, государь. А что касается моего облика... — Жослен пожал плечами, — мне представляется, будто я такой же, каким и был, разве что подрос немного...

— А обо мне такого не скажешь, шевалье? — с некоторым подобием горькой усмешки проговорил король, покрытый поверх одежды тончайшими пеленами. — Хотя... я, если можно так выразиться, тоже подрос... в обратную сторону.

— Что вы, сир?! — воскликнул рыцарь. — Как можно говорить такое?

— Это правда, друг мой, — грустно произнёс Бальдуэн и попросил: — Не будем об этом. Я рад, что вы пришли. Я хотел увидеться с вами наедине перед смертью... ради всего святого, не тратьте времени на возражения! Теперь мне более нет нужды в вас, как в хироманте, чтобы узнать собственную судьбу — линий её больше не осталось на моих ладонях, как, впрочем, и самих ладоней... — Жослен едва удержался, заставив себя промолчать, за что немедленно удостоился благодарного замечания: — Спасибо вам... и за то, что послушались тоже.

Храмовник удивился:

— А за что же ещё?

— За искренность, — пояснил король, и тут только приглашённый уразумел, что даже говорить — тяжёлое испытание для Бальдуэна, между тем сейчас он, как никогда, нуждался в собеседнике. — Они полагают, что вкупе со способностью лицезреть их лица я также лишился возможности заглядывать в их души. Они ошибаются. За тот недолгий век, что отпустил мне Господь в этом мире, я стал стариком. Утратив зрение, я вижу их куда лучше, чем раньше, ибо, подобно любому из мудрецов, ведаю их помыслы... — Король сделал паузу, и Жослен также молчал, прекрасно понимая, кого тот имел в виду, говоря «они» и «их помыслы». — Нет ни одного достойного. Ни одного. Мой зять старше меня двумя годами, но он — вздорный бесхарактерный мальчишка, добыча моей глупенькой сестрицы.

После этих слов Бальдуэн вновь умолк и, отдохнув немного, продолжил: