— Что ты думаешь о нём, мой врачеватель и звездочёт? — спросил Салах ед-Дин.
Муса ибн Муббарак какое-то время подумал, а потом сказал:
— Пожалуй, то, что этот человек говорил моему повелителю сегодня, заслуживает доверия. Но сам по себе соглядатай твой лжив, господин.
— Как любой шпион, — согласился султан и добавил: — А ты сам во всём ли правдив?
— Нет, о великий! — воскликнул лекарь, складывая руки на груди и опуская глаза. Впрочем, прежде чем ответить, он вновь поднял их и без страха посмотрел на господина. — Я
— Но в чём я могу служить ему? Золото? Он не просит много. Положение? Но у него нет никакого положения. Имущество? Он не владеет ничем. Мне же он не раз помогал, как никто другой.
Ибн Муббарак нахмурился, потёр лоб и, дёргая себя за кончик длинной, совсем уже седой бороды, произнёс:
— Мой господин, повелитель мой. Ни золото, ни положение, ни имущество сами по себе не нужны ему. Отказ от них — великое лукавство, ибо благодаря нежеланию ревностно приобретать материальное, что свойственно всякому, человек этот убеждает тебя в своей верности. Ведь ты думаешь: раз ему не нужно ничего, значит, он служит мне из любви. Но посмотри, разве этот так?
— Нет, — не раздумывая, ответил Салах ед-Дин. — Не так. Я и сам не раз задавался вопросом: что же нужно ему?
— Твоя власть.
Султан внимательно посмотрел на врачевателя и звездочёта — уж не случилось ли с ним несчастья? Не повредился ли он рассудком? Не хотелось бы потерять такого мудреца. Упаси Аллах! Нет такого правителя на земле, который бы не нуждался в великих умах. Но что, если груз собственных мыслей оказался непосилен для ибн Муббарака? Какая жалость!
— Моя власть? — поинтересовался Салах ед-Дин. — Ты хочешь сказать, что Улу метит на мой трон? — Он мог бы добавить: «Тут столько желающих, что, если они бросятся все разом, никто не заметит, как во всеобщей давке этого старика раздавят, как клопа», но лишь спросил: — Может, на тебя жара так подействовала? Много лет уже такой не бывало. Хочешь вина, охлаждённого снегом с горы Термон? Не стесняйся, налей себе сам.
— Благодарю, великий государь, — произнёс ибн Муббарак, прикладывая ладонь к груди. — И не беспокойся, я не спятил. Твой трон не нужен ему. Но, чем больше власть, которой обладаешь ты, тем шире его возможности потешать поселившегося в нём беса. Но беда не в сегодняшней одержимости Улу, а в том, что завтра демон, владеющий им, потребует новой жертвы. Ведь ему не жаль оболочки, тем более, она скоро и сама по себе, окончательно износившись, точно старый халат, придёт в негодность. Бес же, подобно наезднику, которому не жаль лошади, всё поднимает и поднимает планку, требуя всё большего и большего. Улу же полагает, что сам управляет всем, а на деле это демон использует его, чтобы тешить себя людскими распрями. Таким вот образом получается, что нечистому удаётся заставить служить себе даже таких владык, как ты. Вот и подумай сам, что тут есть что.
Это было уже слишком для султана, у него просто не хватило бы ни сил, ни времени на подобные размышления.
— Я велю обезглавить его! — закричал Салах ед-Дин. — Немедленно!
— А что это даст, мой повелитель? Бес лишится тела, да и только. Он только посмеётся над тобой и найдёт себе новое.
— Хорошо! Я прикажу пытать Улу, и мои люди с позором изгонят беса! Что ты на это скажешь?
Врачеватель и звездочёт покачал головой.
— Недурной выход, великий государь, — согласился он. — Но очень трудоёмкий, шумный и, главное, не такой уж эффективный в данном случае.
— Почему же?
— Потому, господин мой, что палачи станут истязать его тело. Они, конечно, своё дело знают. Но полно, им ли добраться до души? Улу стар и слаб, он умрёт быстро, а демон, покидая оболочку, будет торжествовать, ведь ему удалось заставить величайшего из смертных совершить несправедливость.
— Что же делать? — Султан был явно озадачен.
— Не мучай себя этой мыслью, мой повелитель, — предложил ибн Муббарак. — Аллах поможет тебе, он сам даст знак, как поступить с бесом.
— Но как я узнаю?
— Ты почувствуешь, государь. Отринь сомнения, смело иди к цели, и Всевышний вознаградит тебя.
Отринуть сомнения? Как раз это владыка всего Востока и собирался сделать.
VIII