— Существует, государь. И более того, он был собратом ордена Храма, служил вместе с нашим дорогим Жераром.
— Наградите того, кто схватил убийцу! — Граф почувствовал, как возбуждение охватывает его. Живой свидетель тёмных делишек храмовников, исполнитель их тайных приказов! Это обстоятельство круто меняло дело. Тут уж юному королю Бальдуэну придётся выслушать дядюшку. Может, теперь наконец удастся добиться объединения храмовников с госпитальерами?! Сколько уж копий изломано в дебатах по этому поводу! Однако, если удастся доказать, что король Амори́к поплатился за свои попытки жизнью, тамплиеров не спасёт заступничество даже самого римского понтифика. Впрочем, едва ли папа Александр встанет на их сторону в таком деле. — Роберт в чём-нибудь признался?
— Насколько мне известно — нет, — покачал головой Плибано. — Но признается. Уж мы его спросим как следует. Как только мои люди привезут его сюда.
— Когда?!
— Скоро, государь, очень скоро, — пообещал пизанец. — Я послал за ним ещё утром, как только узнал, что вы меня примете. Теперь вечер, его уже должны привезти.
— Почему вы сразу не сказали мне?! — с нетерпением воскликнул Раймунд. — Ходили вокруг да около!
Тут ботрунский вассал продемонстрировал прямо-таки сверххристианское смирение. По его тону можно было предположить, что прямо сразу после беседы он отправится в монастырскую келью, где станет нещадно бичевать себя кнутом за прегрешения перед сюзереном, а значит, и перед Богом.
— Я знал, что виноват перед вами, государь, — проговорил он со вздохом. — И поэтому не хотел, чтобы вы подумали, будто я намеренно стараюсь избежать заслуженного выговора. Получив его, я с чистой душой смог поведать вам новые обстоятельства относительно козней, которые плетут против вас и короля Иерусалимского братья Храма и дама Агнесса.
«Чёрта с два! — подумал граф. — Ты хотел набить себе цену, купчишка! Ваш брат не успокоится, пока не выжмет из ситуации всю выгоду до капли, как масло из жмыха. То-то я смотрю, ты всё в окно поглядываешь! Верно, велел доставить этого Роберта Санг-Шо до того, как стемнеет? Ну что ж, поглядим на твоё приобретение...»
— Ваше сиятельство, — продолжал Плибано. — Я думаю, что неплохо бы пригласить сюда Раурта из Тарса, чтобы он мог опознать...
Он не договорил. Внезапно со стороны входа в покои правителя Триполи раздался какой-то шум, и тотчас в дверях появился растерянный стражник.
— Государь... — проговорил он очень взволнованно. — Там человек из Ботруна. Он весь в крови...
— Впустить! Впустить немедля, болван! — что было мочи закричал Раймунд. — Сейчас же...
Но больше напрягать голосовые связки ему не пришлось. Окровавленный воин, которого перестали удерживать стражники, прорвался в кабинет графа.
На солдата было страшно смотреть. Шлема он лишился, волосы на голове превратились в какое-то невообразимое чёрное от крови месиво. Кровь, перемешанная с дорожной пылью, покрывала также табар и доспехи. Казалось, человек этот чудом вырвался из страшной сечи. Как выяснилось, дело именно так и обстояло.
— Что случилось, Ансельмо?! — не выдержал Плибано, терзаемый дурным предчувствием. — На вас напали?
— Государь... сеньор... — переводя безумный взгляд с графа на своего господина, начал солдат, покачиваясь из стороны в сторону. — Да...
— Но кто?! — хором воскликнули Раймунд и пизанец. — Где?! Где Роберт Санг-Шо?!
— Все погибли...
— Кто погиб?!
— Всех убили... Я вырвался, скакал как сумасшедший почти целых два лье...
— Кто убил?!
— Язычники...
— Их много? — испугался Раймунд — ну как Саладин решил наказать Триполи за резню дамаскцев Тураншаха?
— Тьмы... С полсотни... Или сто... — Сознание вестника из Ботруна, как видно, всё сильнее окутывала беспросветная пелена. Он в очередной раз качнулся; ноги подкосились, и Ансельмо плашмя рухнул на мозаичный пол. — Чёрный рыцарь! — неожиданно громко крикнул воин, поднимая голову, и, вновь роняя её на холодный камень, повторил уже намного тише: — Чёрный...
Он на короткое мгновение зашёлся в конвульсиях и замер бездыханным.
— Это уже становится забавным, — задумчиво проговорил Раймунд и добавил, обращаясь к солдатам: — Уберите его отсюда.
XII
Теперь, когда с благословенных времён Второго похода минуло без малого тридцать лет, далеко не юный уже забияка из Шатийона чувствовал себя так, словно родился на свет заново. Ах, как прекрасно было оказаться в седле после стольких лет заточения! Пришпоривать коня, сдавливать шенкелями его бока! Тот, кого рыцарь-отец впервые посадил на лошадь в шесть лет, не забудет до смерти воинской науки, одно из главных слагаемых которой — умение справляться с своевольным жеребцом, едва ли не до старости остающимся диким зверем. Укрощать его буйный нрав, заставлять дестриера слушаться — вот настоящее искусство! Рыцарь и конь в бою или на турнире — единое целое, без этого нельзя, без этого смерть или бесчестье, которое ещё хуже смерти.