Франсиско Франко и его время

Хиль Роблес «от имени испанцев, здесь присутствующих, и от имени своих друзей в Испании», заявил, что нельзя допустить, чтобы «их родина оказалась в стороне, в то время как вы строите Новую Европу. Как европейцы мы, испанцы, стремимся к полной интеграции Европы и наднациональному единению на подлинно демократической основе». Делегация обратилась к ассамблее «не принимать Испанию в ЕЭС, пока не будет достигнута однородность ее политического режима с режимами остальных стран ЕЭС»[426].

Франко был в ярости. Подвластная ему пресса назвала ассамблею «Контубернио, т. е. сожительство, в Мюнхене». Было приостановлено действие XIV статьи «Хартии» о праве испанцев жить в Испании, никогда полностью и не соблюдавшейся.

Ворота Испании, как горько шутили в стране и за рубежом, никогда не были открыты после 1939 г., разве только была приоткрыта щель. Но и теперь она закрылась. Д. Ридруэхо и Хиль Роблес остались в эмиграции, многих участников ассамблеи выслали на один год на Канарские острова[427].

Франко на пороге своего семидесятилетия по-прежнему стоял перед проблемой соблюдения внутреннего «баланса сил».

Диктатор не вникал в детали новой линии экономической политики, всецело полагаясь на министров-технократов. 10 июля 1962 г. к тандему Ульястроса — Наварро Рубио присоединились опусдеисты Г. Лопес Браво и М. Лора Тамайо, занявшие соответственно посты министров индустрии и образования.

Фалангисты расценили эти назначения как подтверждение своих подозрений о заговоре «Опус деи». Чтобы «выровнять равновесие» Франко учредил пост вице-президента правительства, назначив на этот пост генерала А. Муньоса Грандеса, бывшего командующего «голубой дивизией», сторонника «твердой линии». Это назначение было чисто номинальным актом: Муньос Грандес сохранил за собой пост начальника генерального штаба и был поглощен делами армии, а его обязанности по руководству правительством негласно исполнял «серое преосвященство» режима Карреро Бланко, покровительствовавший «Опус деи».

Тогда же впервые стал членом правительства М. Фрага Иррибарне, получивший свой пост министра информации после того, как разгневанный Франко уволил в отставку преданного ему фалангиста Ариаса Салгадо только за то, что в прессу просочились сведения об акции в Мюнхене, причем в окарикатуренном виде.

Испания и внешний мир

Пер Якобсен, в то время президент МВФ, на вопрос Кальво Серера, «совместима ли экономическая политика по преимуществу либерального типа с авторитарным режимом», ответил положительно[428]. Конференция происходила в Вашингтоне в июне 1959 г. К этому времени завершались долгие и трудные переговоры, предшествующие вступлению Испании в ОЭСР полноправным членом, когда мадридскому правительству пришлось согласиться с отказом от политики автаркии, которой оно следовало 20 лет.

Именно это обстоятельство, именуемое в исследованиях как «конец экономического национализма», повлияло на отношение европейской и американской элиты к режиму Франко. И хотя иностранная пресса, причем не только левая или левоцентристская, продолжала критиковать Франко, а в экстремальных случаях, таких, как казнь Гримау, высоко поднимала волну протеста против репрессий, руководители многих стран сменили тон, когда речь заходила об Испании.

«Одним из уроков современной истории, — отмечал один из наиболее известных испанских политологов X. Тусель, — состоит в том, что тоталитарные страны, независимо от истоков происхождения их режимов, обладают способностью более эффективной, нежели демократические, из-за возможности использовать все средства, не принимая во внимание каких бы то ни было моральных критериев»[429]. О «моральных критериях» европейская элита предпочитала и не вспоминать, если к этому ее не принуждало общественное мнение.