Франсуаза Саган

В девять тридцать он у себя в кабинете на улице Галлиер. Это просторная комната, напоминающая скорее респектабельный буржуазный салон с библиотекой и мебелью красного дерева. В полдень его ждет черный «шамбор» с шофером, чтобы доставить в «Дени» в семнадцатом округе, один из самых дорогих ресторанов Парижа, где он всегда решает деловые вопросы. После полудня этого респектабельного бизнесмена можно вновь найти на улице Галлиер. Он окружает себя красивыми женщинами, породистыми лошадьми, спортивными машинами и предметами искусства, но самое большое удовольствие ему доставляют путешествия: на Таити, где живет его брат Жак, через Тихий океан, в Америку, на Дальний Восток, в Кению…

Франсуаза пакует чемоданы, чтобы сопровождать его в странствиях. Из всех воспоминаний об этих поездках на край света ей особенно запомнился случай, произошедший в Кашмире. Это было в 1968 году, она писала тогда «Немного солнца в холодной воде», историю о Жиле Лантье, парижском журналисте, страдающем депрессией и сбежавшем к сестре в «лимузине».

Этот роман, первая ее книга, вышедшая в издательстве «Фламмарион», был начат в усадьбе на юге Ирландии, в Глен Бэе, и продолжен в Сринагаре, где Франсуаза жила в обставленной в викторианском духе резиденции на озерах. Из окна ее комнаты открывался вид на руины замка. Ее совершенно не смущала необычность обстановки, поскольку она описывала придуманные сюжеты, в данном случае буржуазное общество Лиможа и вспышку любовного чувства к выздоравливающему журналисту, охватившего одну из его прекрасных представительниц. Ее вдохновение никак не было связано с окружавшей ее атмосферой.

«Обстановка в том месте, где я работаю, никак не отражается на том, что я пишу, — объясняет Франсуаза Саган. — В камине может спокойно потрескивать огонь, когда я думаю о том, что происходит на пляже, я слышу только одно — шум моря».

Ее подруга и прежняя секретарша Изабель Хельд вспоминает: «Она думает необыкновенно быстро. Когда персонаж вдруг начинает в ней жить, нужно немедленно удовлетворить все потребности Франсуазы, она требует полной отдачи».

«Я начала печатать ее рукописи на машинке, — рассказывает она. — Ее почерк очень трудно разобрать, мне было очень неудобно. Потом она пустилась в импровизацию, поначалу боясь неудачи. Я тоже жутко боялась и сидела тихо-тихо, забившись в кресло, неподвижная, как статуя. Прочтя написанное, Франсуаза принималась ходить по комнате, много курила и пила. Потом опять громко начинала диктовать. Я записывала стенографически до двадцати страниц в час.

Какое счастье припасть к истоку ее творчества! Мое самое сильное впечатление — момент окончания “Смятой постели”. Она продиктовала мне последнюю фразу, и я спросила, действительно ли она закончила. “Боюсь, что да”, — ответила она. Со слезами на глазах я ушла к себе и разрыдалась».

В отсутствие секретаря Франсуаза Саган печатала свои книги на машинке тремя пальцами каждой руки.

«Когда я работала над “Душой, покрытой синяками”, — рассказывает она, — я поранила локоть — нелепый несчастный случай, из-за лошади. Я могла двигать только тремя пальцами, это был предел нервного напряжения. Кто-то мне посоветовал: “Почему не попробовать диктовать?” [284]Раньше это было невозможно: мне казалось, что нельзя обнажаться до такой степени. А что делать, если нет другого выхода? Сначала я испытывала моральные терзания, боясь замяться перед кем-то, кто пришел меня слушать. Пила виски. Из вежливости, чтобы расслабиться» [285].

Изабель Хельд познакомилась с Франсуазой Саган в парижской квартире Жюля Дассэна и Мелины Мерюори, на улице Сэн. Она помогала режиссеру, который писал мемуары. Изабель печатала рукопись. Это продолжалось несколько недель. Иногда она наведывалась к Франсуазе, которая обосновалась в Нелли в доме с лифтом. Постепенно молодая женщина, которая работает секретаршей на киностудии, стала ее помощницей при создании романа «Душа, покрытая синяками».

«Потом я отправилась на съемки и уже позднее получила о ней известия, — говорит Изабель Хельд. — Она хотела, чтобы я работала с ней и Софи Литвак над переводом пьесы Теннесси Уильямса, которым она занялась по просьбе Бар-сака». С этого момента в жизни Саган Изабель займет исключительное место. Уважение и дружба писательницы позволят ей войти в тот узкий круг, в котором главенствующее положение занимали порой Жак Шазо и Фредерик Боттон.

Жак Шазо, бывший танцовщик «Опера-Комик», весьма остроумный вдохновитель претенциозных сценок о Мари-Шанталь, производивших фурор в середине 1955-х годов [286], был представлен Франсуазе как раз в этот период. Они много шутили и развлекались, и общее веселье сделало их неразлучными. «Для меня, — говорит он, — это идеальная женщина, потому что она объединяет в себе, с моей точки зрения, все достоинства. Она одновременно умна, мила, в ней есть хрупкость, простота, внутренняя легкость. И, разумеется, талант. Ее талант огромен».