Франция. 300 жалоб на Париж

«Потому что есть в этом тоже какая-то мистика. Оружие, как и деньги, – это вода, которая не может без движения. Хотя есть и другая мистика – в том, как место тебе сообщает, что оно твое, как оно тебя тянет. Я жил на Крите полгода, был там совершенно счастлив, не хотел уезжать, но кончилась виза. А я случайно узнал о таком писателе – Никосе Казандзакисе, все там было его – улицы, площади и так далее. Он на меня бросался из всех углов. И главная книга у него такая – “Грек Зорба”. Там про Будду, и я хотел почитать. И вот приехал домой, снег, ветер, холод, все мне не мило, не нравится, пришел домой. На кровать упал и телик включил, а там фильм: угадайте? В общем, экранизация “Грека Зорбы”. Почему вдруг? И что сказать хотел? Книгу я так и не прочитал».

«А я однажды был на свадьбе в долине Луары. Там совершенно другие французы, жрут, как кони. Огромные столы накрыты, как у гномов в лесу, толстые мужики, как тролли, вгрызаются в бараньи ноги, а аперитив у них – виски или коньяк. И с XII века там, кажется, не было ни одного иностранца».

У каждого из нас своя география.

Глава четырнадцатая Как я нашла свой дом^[1]

Консультант энергетической компании Франции вбивает адрес в компьютер.

– О! – говорит она. – Живете в «Корбюзье»?

– Это вот мадам теперь живет в «Корбюзье», – отвечает хозяйка нашей квартиры Мария, бабушка примерно трехстот лет в бежевой блузке.

Консультант смотрит на меня с восхищением.

С тех пор все так на меня здесь смотрят. Когда в городе, который ты никак не можешь принять и назвать своим, ты вдруг находишь свое место, место, в котором тебе по-настоящему хорошо, которое хочется назвать домом, – ты вдруг понимаешь, ради чего это было.

Жить в памятнике архитектуры хорошо: чувствуешь себя в безопасности, как большинство музейных экспонатов.

В Марселе это хорошо еще и тем, что вокруг памятника прибрано: не лежит кучами собачье дерьмо, не разлиты кривые грязные лужи, не валяются пакеты, коробки и грязные памперсы, даже минивэн с проститутками аккуратно припаркован на самом краю аккуратной парковки. Парковка – это тоже очень важно. Больше не нужно искать место на заборах и помойках и запрыгивать на тротуар: вокруг курьих ножек «Корбюзье» можно свободно парковаться, не царапая чужие бамперы и пыльные стены.

Вообще слово «свободно» – это как раз про его пространственную архитектуру, легкую, светлую и крупную форму.

В Марселе мало таких больших домов, это город мелких узких домиков, толкающих друг друга в спину, узких улочек, заставленных машинами, окон, смотрящих в чужие окна. Корбюзье все придумал так, чтобы внутри коммуны люди максимально не мешали друг другу: слышимость между квартирами практически нулевая, между входной дверью и первой комнатой есть еще одна дверь. Раньше в ней было круглое окно, как в каюте. Детская площадка (что тоже редкость для Марселя, здесь их несколько на весь город) отделена от дороги и дома соснами и кустарником. Со своего балкона не увидеть ни один (ни сбоку, ни сверху, ни снизу) другой балкон. Сами балконы можно закрыть решетками, на все окна опустить жалюзи от солнца, потому что солнце есть в доме всегда: так построен дом. Как и дети, для которых Корбюзье придумал детские комнаты, детский отдельный душ, детскую грифельную стену, дверь в стене, чтобы играть и делиться секретами, детские личные раковины в каждой комнате. Возможно, Корбюзье сам оставался ребенком – в пользу этого говорят и низкие потолки, и разноцветные панели, и детская площадка с бассейном на крыше дома, и трубы, как у большого круизного корабля, и эта идея, что у детей собственная, отдельная от родителей жизнь в другой части большой квартиры.

На взрослых Корбюзье было плевать. Он не учитывал их права на личную жизнь и на стакан вина.

Он сделал специальный ящик для свежего молока, но не сделал винного шкафа. Он сделал комнаты детей с отдельным «корабельным», совершенно космическим, душем, но не сделал родительской спальни. Он сделал магазины и детский сад, но не сделал бара. Он сделал толстые стены между квартирами, но внутри квартиры все перегородки оставил картонными, чтобы можно было шептаться ночью. Он все рассчитал с точки человека с вытянутой вверх рукой, но не учел, что человек может быть ростом больше 170. Ребенок же не может быть ростом больше 170, это понятно.

Каждое утро в «Корбюзье» начинается с похода за багетом на третью улицу. Третья улица находится на третьем этаже, просто этажи здесь называют улицами. На четвертой улице – бюро и гостиница, на пятой – кинотеатр и библиотека, на девятой – крыша. На крыше проходят праздники. Детские, конечно.