Франция. Оливковая ферма

Я слышала, что во Франции при сделках с недвижимостью так происходит довольно часто. Это называется депозитом. Покупатель платит оговоренный процент наличными, а продавец в документах указывает цену более низкую, чем реальная. Таким образом снижаются астрономические frais[28], которые иначе пришлось бы платить и тем и другим.

— Это финансовое преступление! — кричу я. — Она не имеет права такое требовать!

— Боюсь, что здесь это обычная практика.

Я отказываюсь обсуждать предложение мадам Б. Вернее, я отказываюсь обсуждать что бы то ни было и бросаю трубку, хотя, конечно, понимаю, что, если я не соглашусь, мы потеряем ферму. Решение, всего месяц назад казавшееся таким естественным, теперь повергает меня в ужас. Практически все, чем я владею, включая мою единственную страховку, придется превратить в наличные — кстати, вопреки советам моего бухгалтера — и отдать неизвестно кому. А что, если сделка сорвется? Если все, о чем предупреждали меня друзья и родственники, окажется правдой? Эти страхи будят меня по ночам. Я встаю с кровати и начинаю мерить шагами комнату, мрачные мысли одолевают меня.

Сейчас середина лета. Французский бюрократизм знаменит на весь мир, а потому мало надежды, что покупка будет завершена до начала общенациональных летних каникул. И пока чиновники копаются в сложных проблемах — таких, например, как раздел земли, — фунт стерлингов стремительно падает и все наши расчеты рушатся. Уже сейчас из-за падения фунта стоимость «Аппассионаты» выросла на двадцать процентов. Если так пойдет и дальше, нам придется отказаться от покупки. Я рву на себе волосы. Мишель сохраняет хладнокровие. Наступает День взятия Бастилии, национальный праздник. На машине мы мчимся через пол-Франции, чтобы еще раз взглянуть на заброшенную виллу, успокоиться и принять окончательное решение, после которого пути назад уже не будет.

На этот раз нас приветствует буйным цветением большое дерево у самой террасы. Мы страшно устали после двенадцатичасовой поездки, во время которой по очереди дремали на заднем сиденье, потому что у нас нет наличных даже на комнату в отеле. На негнущихся ногах, точно матросы, пережившие кораблекрушение, мы поднимаемся на террасу. От больших цветов с лепестками цвета слоновой кости идет такой головокружительный аромат, что кажется, им пропитался весь холм. Я бессильно лежу на полу, устроив голову на груди Мишеля, любуюсь на рассвет, вдыхаю этот запах и знаю, что отныне он всегда будет напоминать мне о юге Франции и состоянии беззаветной влюбленности.

День идет своим чередом, и постепенно запахи, виды, солнце и горячий чистый воздух делают свое дело: беспокойство и страхи оставляют меня, и я начинаю проникаться спокойной уверенностью Мишеля. Теперь я понимаю, чем были вызваны мои сомнения: я оставляла позади старую жизнь, готовилась начать новую, полную неизвестности. Страхи, обоснованные и не очень, как и волнение, — неизбежная часть таких переходных состояний. Покончив с сомнениями, мы едем на пляж и окунаем свои усталые тела в Средиземное море. Потом дремлем на берегу. Ближе к вечеру смываем песок и соль прохладной пресной водой и отправляемся за едой и ночлегом к месье Парковке.

Мы обедаем при свечах у него на террасе и любуемся фейерверками, которые взрываются в черном средиземноморском небе и освещают весь залив. Французы празднуют годовщину своей революции, а мне хочется думать только о настоящем, и я делаю вид, что это салют в нашу честь.

Во Франции годовщина взятия Бастилии и последовавшей за этим революции считается главным национальным праздником. Для французов это самый славный миг их истории, тогда как в Англии в годовщину Порохового заговора мы сжигаем неряшливые, уродливые чучела Гая Фокса, революционера, пытавшегося взорвать наш Парламент. Я спрашиваю себя, не в этом ли состоит основное различие между английским и французским характерами. Я читала где-то, что «революционность — это неотъемлемая часть французского духа, ставшая практически инстинктом». В таком случае консервативность — это инстинкт англичан.

Следующим утром, ярким и солнечным, Мишель звонит владельцам виллы в Брюссель. Он подтверждает наше согласие заплатить наличными вперед в том случае, если мадам и ее муж, в свою очередь, разрешат нам поселиться в доме, не дожидаясь завершения сделки.

— A-а, вы хотите начать ремонт, пока погода еще сухая и теплая, n’est-ce pas[29]?

Так бы оно, наверное, и было, останься у нас хоть немного наличности после выплаты им аванса. Нет, дело в том, что Мишель пригласил Ванессу и Клариссу, своих тринадцатилетних дочек-близнецов провести с нами остаток лета. Он хочет, чтобы они поближе познакомились со мной и вместе с нами порадовались, обживая виллу. Им просто не терпится ее увидеть, уверяет он. А кроме того, у него совсем нет денег, чтобы отправить девочек куда-нибудь еще.