Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия

Идеал справедливого короля был, как известно, особо притягательным для средневекового общества. В справедливости монарха видели главную гарантию мира, порядка и общественного блага. Короли правят «посредством справедливости, и без их справедливости государства превратились бы в разбойничьи притоны».^{676} Это понятие прежде всего представало понятием нравственным; источником справедливости считались Бог, вера и совесть, поэтому быть справедливым для короля, как и всякого христианина, значило «поступать с другими так, как хотел бы, чтобы и с ним поступали».^{677} Иначе говоря, справедливость — это праведность, которая для короля представлялась основным залогом того, что он будет выполнять свою наиболее важную функцию — охранять и поддерживать справедливость в обществе: «Оберегать добрых и мирных людей от злокозненности, притеснений и насилий со стороны сильных и лживых… беспощадно наказывать злодеев в соответствии с законами и обычаями страны».^{678}

Идея справедливости государя, бывало, настолько воодушевляла людей, жаждущих мира и спокойствия в ту смутную эпоху, что возникали совершенно мистические картины общественного благоденствия, достигаемого именно благодаря справедливости правителя. «Справедливость государя — это мир народа, свобода народа, защита людей, излечение больных и немощных, радость людей, умеренность климата, ясная погода на море, плодородие почв и надежда на вечное спасение».^{679} Слова эти принадлежат ученому монаху, который, несомненно, верил, что все эти блага могут быть отпущены Богом в награду за справедливость государя, но они, конечно, могли быть услышаны и поняты широкими слоями верующих.

В этой очень емкой идее наиболее важной кажется ее правовая сторона, когда король предстает в качестве верховного судьи и охранителя права, поскольку по поводу именно этих его обязанностей и прерогатив в позднее средневековье происходит острейшая идейная и социально-политическая борьба.

Дело в том, что справедливость как идея правовая всегда затрагивала чрезвычайно чувствительные струны правосознания королевских вассалов и подданных. Наряду с сознанием этическим правосознание было важнейшей основой социально-политического мировосприятия, и в этом несомненно состояла одна из главных особенностей западной духовной культуры в средние века. Основой этого правосознания было представление о «своем праве», которое включало в себя два элемента: имущественное и социальное положение человека. В «своем праве» состояли все члены общества, ибо все занимали свое законное место в общественной иерархии и владели, как говорилось, «своим», т.е. своим имуществом. «Каждому свое законное право!» — писал А. Шартье, обращаясь к дворянам, но слова эти могли бы быть обращены ко всем людям, ибо они прекрасно выражают дух правосознания эпохи.^{680} Ведь и бедный человек, крестьянин, должен жить так, согласно рассуждению Филиппа де Мезьера, чтобы «когда он выплатит сеньору положенное, то мог бы свободно сказать о своем: “Это мое” — и жить по старой вольности во славу Господу и своему естественному сеньору».^{681}

Право при этом ни в коем случае не было некой абстракцией. Напротив, неотрывное от понятия и сознания «своего права», оно было плотью от плоти всякого правоспособного человека. Все средневековое право и правотворчество преследовали прежде всего цель — определить право каждого человека, так чтобы он как можно лучше знал, когда он в своем праве, а когда — нет. И Филипп де Бомануар, известный составитель «Кутюмов Бовези», объяснял смысл своего труда желанием дать ближним книгу, по которой «они смогут узнать, как отстаивать свое право и избегать вины».^{682} Вина же начинается тогда, когда человек посягает на чужое право.

Это живое чувство и понятие «своего права» более всего было развито, надо полагать, у дворянства. Но очень сильным оно было и у крестьян, и у горожан, всегда готовых защищать «свое право», запечатленное в городских хартиях. Возвращаясь теперь к понятию справедливого короля, необходимо подчеркнуть, что от короля традиционно ждали и требовали в первую очередь охранения совокупности «своих прав» его подданных. А для этого он должен был в первую очередь творить правый суд.