Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия

Другим распространенным доводом в пользу независимости короля от императора было утверждение, что поскольку Франция «стала империей раньше, и лишь позднее немцы создали империю»,^{438} то король Франции обладает властью не меньшей, чем императоры. С той же целью иногда использовалась старая концепция «переноса империи» (translatio imperii), согласно которой «владычество над миром и достоинство суверенной империи некогда перешло от ассирийцев к персам, от персов к грекам, от греков к римлянам, от римлян к французам и германцам»^{439}. Или же Франция представлялась частью былой империи, которую «разделил Святой Карл Великий, пожелав и установив, что у королевства Франции будет такое же благородное достоинство и такая же высшая власть и привилегии, какие были у империи».^{440}

Таким образом, король Франции имел право титуловаться императором, поскольку его власть была столь же суверенна. Он «император в своем королевстве и не признает никакого суверена, кроме Бога».^{441} В XIV в. этот титул действительно нередко прилагался к королю, подчас вместе с другими, дабы подчеркнуть величие его власти, как это делает, например, Ф. де Мезьер^{442}: «суверенный государь, император и король галльской нации». Но в XV в., когда проблема политического суверенитета короны по отношению к империи перестала быть актуальной и представление, что достоинство короля не ниже императорского, более или менее укрепилось, титулование короля императором прекращается. В королевских документах оно уже не встречается и в XIV в.^{443}

Помимо обоснования независимости короны от империи идея суверенитета была необходимой и для того, чтобы отвергнуть притязания папства на верховную власть во всех мирских делах. Особенно настоятельной эта потребность стала при Филиппе Красивом во время его борьбы с Бонифацием VIII. Именно тогда во Франции появилось большое количество полемических трактатов в защиту королевского суверенитета, выдвинувших множество доводов правового и религиозного характера. Литература этого времени во многом повторяла доводы старой доктрины «двух мечей», развитой в период борьбы империи и папства из-за верховной светской власти.^{444} В наиболее полном виде эти доводы представлены в сочинении Иоанна Парижского «О королевской и папской власти», где он приводит и специфически «французские» аргументы, отвергая, например, возможность распространять на Францию права, предоставленные Риму Константиновым даром. Поскольку франки не были подвластны империи, на них, и соответственно на французское королевство, они не распространялись.^{445}

Не входя в детали всей этой аргументации в пользу независимости королевской власти от папства в мирских делах, отметим лишь некоторые доводы против претензий римского престола. Еще У. Оккам в 1305 г. в трактате «Спор о власти служителей церкви и земных государей», написанном в форме диалога между клириком и воином, рассуждению о полной безосновательности посягательства папы на высшую светскую власть предпосылает выразительные слова воина: «Меня сильный смех разобрал, когда я услышал, как папа Бонифаций VIII вновь постановил, что он выше всех государей и королей». После этого У. Оккам устами того же воина доказывает бессмысленность утверждения папы.^{446}

Позднее автор «Сновидения садовника», написанного также в форме спора между клириком и воином, рассуждал в том же духе, и прежде чем излагать доводы в защиту королевского суверенитета, показал изначальную абсурдность претензий церкви на высшую мирскую власть, предполагающую и высшие имущественные права. Обращаясь к клирику, воин говорит: «Утверждение, что Святой Отец является сеньором всего мира по части светской власти, которые вы хотите поддержать и защитить, является просто смешным. Вы говорите, что как только кто-либо становится папой, он сразу же становится и сеньором всего мира, но подобным образом молено утверждать, что и человек, ставший епископом, немедленно становится светским сеньором в своем диоцезе. И кюре в моем приходе окажется сеньором моего замка, моего дома и всех моих прочих владений… Говорить такое и утверждать — значит проявлять великое безумие».^{447}

После длительной борьбы империи и папства за высшую светскую власть претензии римского престола, периодически возобновлявшиеся, действительно многим могли показаться смешными и абсурдными, особенно если учесть, как глубоко укоренилось убеждение в «своем праве», прежде всего праве имущественном. Вся сила логической и эмоциональной аргументации в защиту светской власти была развернута, чтобы отстоять прежде всего это «свое право», право государя и право всех других мирян.