Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия

Несомненно, что широкая поддержка, какую королевская власть получила от населения в ее борьбе с папством при Бонифации VIII, во многом была обеспечена тем, что в устремлениях верховного понтифика видели попытки посягнуть вообще на права мирян. Поэтому идея королевского суверенитета как независимости от папства, равно как и от империи, легко и быстро прижилась в общественном сознании. В представлении лишь весьма немногих людей в XIV в. та же идея означала и суверенитет короля по отношению к своим подданным. Но именно этот, так сказать, внутренний королевский суверенитет был особенно важен в плане как идеологической, так и политической эволюции общества. И если по отношению к универсальным политическим силам империи и папства внешний суверенитет короне по многим причинам удалось завоевать сравнительно легко, то борьба за внутригосударственную высшую власть оказалась гораздо более трудной и затяжной.

Но что означал этот суверенитет? Он представлялся в форме высшей власти по аналогии с властью римского императора (imperium). В отличие от сюзеренитета как совокупности феодальных прав, он в теории не предполагал какого-либо четкого ограничения власти короля. Правда, суверенитет мог мыслиться в феодальном духе, принимая вид полного сюзеренитета, при котором все люди состоят в зависимости от короля на феодальном праве. Ж. Жювенель дез Юрсен, например, писал, что «всякий человек подвластен королю как суверену и верховному правителю, а также и его служащим как его уполномоченным… Без всякого сомнения все, что ни есть в этом королевстве, держится от него в силу клятвы и оммажа или в качестве фьефа, или арьер-фьефа, или цензивы». Раскрывая при этом обязанности подданных по отношению к королю, он по существу не допускает каких-либо пределов, утверждая, что они «обязаны ему всем возможным и не должны считать что-либо невозможным».^{448}

Наиболее распространенной формой выражения королевского суверенитета была максима «король является императором в своем королевстве», которая с XIV в. все более употреблялась для определения и обоснования именно внутренних суверенных прав в отношении подданных. Из этих прав, обстоятельно перечисленных, например, в преамбуле к ордонансу Карла V от о мая 1372 г.,^{449} наиболее важными и чаще всего упоминаемыми в литературе были право издавать общеобязательные законы и право апелляционного суда в последней инстанции.^{450} На одном из заседаний Парижского парламента адвокат говорил в 1418 г.: «…король является императором в своем королевстве, которое он держит от одного лишь Бога, не признавая никакого земного суверенного сеньора, и потому он правит и управляет, как положено, королевством и подданными… издавая законы, статуты, ордонансы и постановления, которые ни один из его подданных или кто другой не может ни обжаловать, ни оспаривать, ни обсуждать прямо или косвенно».^{451}

Король как суверенный государь — не просто охранитель и защитник права и закона, но законодатель, могущий отменить старые и вводить новые законы. В XIII — начале XIV в. особый акцент делался на праве короля принимать или отвергать те или иные законы императора, включая и нормы римского права: «Подобно императору, который может во всей империи вводить, дополнять или отменять законы, король Франции может или полностью отменить императорские законы, или, буде пожелает, изменить их, либо, упразднив и запретив их во всем королевстве, издать новые, коли будет на то его воля».^{452} Позднее этот акцент исчез, и осталось просто законодательное право короля.

Представления о законодательных полномочиях короля смогли получить распространение благодаря не только нормам римского политического права, но и динамической концепции права, утверждавшей полезность и необходимость обновления законов. По этому поводу Кристина Пизанская, например, писала, что «философы приводят четыре причины, почему установление новых законов и изменение старых приносят великую пользу». Первая причина, на которую она указывает, наиболее примечательна: «Как в искусстве медицины или в других науках, когда занимающиеся ими находят что-либо лучшее и более надежное, чем имевшееся у их предшественников, отказываются от предписаний предков и используют новые, так и в отношении законов должно поступать, отказываясь от прежних и вводя новые, когда жители городов и королевств, находят лучшие законы, чем были раньше».^{453}

Однако именно римское право давало обоснование законодательной власти короля. Принцип «что угодно государю, имеет силу закона» встречается во французских сборниках права и юридических трактатах с XIII в.^{454} На этот принцип обычно ссылались, доказывая необходимость во всем подчиняться королю: «…все, что ни пожелает сделать король, мы должны это терпеливо сносить… даже если это покажется жестоким и неразумным, ибо что угодно государю, имеет силу закона».^{455}