Франция в XI – начале XIII века. Общество. Власть. Культура

XIII в., как мы уже сказали, отмечен полным отсутствием всякой изящной литературы. «Поищите поэта в этот век, изобилующий учеными и проницательными философами, — говорит Горео, — вы не найдете ни одного. Если бы какой-нибудь запоздалый гуманист написал в это время поэму вроде “Александреиды”, он вызвал бы лишь улыбку сожаления; маленькие рифмованные стихотворения то благочестивого, то непристойного характера составляют всю поэзию этого времени». Итак, поэты исчезли. Что касается проповедников, то они теперь презирают пространную риторику, благородную важность и сложные аллегории, которые раньше были в моде; их речь проста, часто вульгарна. Яков Витрийский, Роберт Сорбоннский, Николай Биарский — самые приятные из этих притязательных болтунов — сильно удивили бы св. Бернарда, а добродушный францисканец Салимбене, простосердечные «Воспоминания» которого кажутся теперь столь пикантными, несомненно, привел бы его в негодование. Латинская литература XIII в., за исключением простых проповедей, хроник (Матвей Парижский, Гильом из Нанжи) и рассказов о путешествиях, вся целиком вышла из школы и рассчитана на учеников и докторов. Это — литература «схоластическая», написанная на варварской и вычурной латыни, весьма отличной от той, на которой говорили ученые логики предшествующего века. Вся она состоит из дидактических трактатов по метафизике и богословию: комментариев, postilles, конспектов, так называемые questions quodlibetiques. Ее шедевры, подавляющие своей массой, — руководства Гильома Перо и Гильома Дюрана, глоссы Гюго де Сен-Шера, компиляции Жана Уэльского, монументальные энциклопедии Альберта Великого, Фомы Аквинского и Винцента из Бове. Трудно придумать что-нибудь менее привлекательное, чем эти сочинения, ибо если их содержание, как правильно заметил Роджер Бэкон, лишено научного значения, то снаружи они имеют чрезвычайно суровый вид. Действительно, схоластика XIII в. систематически облекала анализ занимавших ее вопросов в строго научную форму даже тогда, когда эти вопросы не были и не могли быть предметом научной разработки. Позднейшие поколения с полным правом осудили эту методологическую ошибку. Некоторые лица еще искренне наслаждаются изящным мистицизмом, прелестными и изысканными аллегориями викторинов и цистерцианцев XII в.; что же касается сочинений современников св. Фомы, то действительно можно удивляться тому усилию ума, которого должны были стоить эти чудеса логики и абстракции, но нельзя не признать их столь же отталкивающими, сколько вздорными. Тем не менее богословы еще и теперь высоко ценят некоторые из них; учение Фомы Аквинского осталось окончательной, официальной формой теорий церкви в области философии; это учение в сокращенном и упрощенном виде, приспособленном для Новейшего времени, сохранило средневековую схоластику до наших дней.

Наука и научные познания в XII и XIII вв. Так как наиболее сильные умы Средних веков были поглощены онтологическими умозрениями, то точные науки сделали мало успехов в тот период — от перенесения в Западную Европу арабских сочинений до Возрождения.

До нас дошло множество средневековых трактатов по арифметике и геометрии; из них наиболее известны сочинения Жерланда, безансонского каноника XII в., и алгорифмической школы XIII в. Но, во-первых, в них мало оригинального; во-вторых, они посвящены исключительно практическим, житейским применениям арифметики и геометрии. Чисто научной разработкой математики никто не занимался: из греческой геометрии знали лишь первоначальные элементы. К открытиям арабов в области алгебры и тригонометрии западные народы за три века не прибавили ничего существенного. Среди них было много опытных архитекторов и инженеров, и ни одного математика.

Птолемей был для латинян, как и для мусульман, Аристотелем астрономии. С половины XII в., как в магометанских, так и в христианских школах составлялись во множестве сочинения об астролябии, календаре, планетном круге. Будучи лишь конспектами «Альмагесты» или комментариями к ней, сопровождаемые таблицами, эти небольшие сочинения, образцом которых долго считался «Трактат о планетном круге» Джона Голивуда (Johannes de Sacrobosco), лишь в мелочах исправили труд учителя; изменить же саму основу системы никому не приходило в голову.

Такой же характер носило и изучение физики; план этой науки, как его начертали греки, остался без изменений. Действительно, не следует смешивать науку и познания: «Так, могли изобрести стекла для очков, или даже измерить силу преломления прозрачных стекол, а наука оптика все-таки оставалась, как и во времена Птолемея, вплоть до XVII в., скорее, приложением геометрии, чем частью физики, какой мы ее теперь считаем» (Курно). На Западе Роджер Бэкон и его соперники обогатили физику в Средние века несколькими новыми фактами; общие же теории древности остались неизменными.