Несмотря на то что хартии тщательно сохранялись в сундуках, ключи от которых находились только у муниципальных властей, лишь немногие из них дошли до нас в подлиннике, и большей частью мы знаем их по позднейшим подтверждениям. Между ними есть странные различия: так, хартия Корби заключает в себе только 7 параграфов, тогда как грамота маленького пикардийского местечка Мулен-Видам содержит их 60, то есть объем акта не стоит в соответствии с важностью места. Они составлены обычно в форме уступки сеньора, но иногда и в безличной форме. Что касается статей, то они обычно представляют собой беспорядочный перечень, часто неясный и иногда не лишенный противоречий; их содержание исчерпывается в общем освещением коммунальной связи, упорядочением отношений между коммуной и ее сюзереном, особенно в области суда и налогов, определением прав и привилегий горожан и их — как говорили тогда — вольностей: ограничением податей, налогов, барщины, дорожных пошлин, помещичьих прав, разъездной и военной службы, установлением форм и компетенции сеньориального суда. Хартия редко описывает нам муниципальную конституцию во всей ее совокупности; обычно она упоминает лишь о нововведениях, разъясняет сомнительные пункты и обходит молчанием те части установленного порядка, которые не подвержены спору; этим и объясняется их кажущаяся несвязность, неопределенность и неполнота.
Зато хартия часто устанавливала пункты обычного права и служила до известной степени гражданским и уголовным кодексом. «В силу хартии, — говорит Гвиберт Ножанский, — оброчные присуждаются за нарушение законов лишь к определенному законом штрафу». Вот в какой, часто наивной, форме выражались эти постановления: «Кто совершит убийство в городе, тот нигде не найдет убежища. Если он спасется от наказания бегством, то его дома будут срыты и имущество конфисковано, и он не сможет вернуться, пока не примирится с родственниками своей жертвы и не уплатит 200 су: 100 — сеньору и 100 — коммуне на укрепления. Кто ранит кого-нибудь оружием в городе и будет уличен свидетелями, тот уплатит 10 ливров: треть — пострадавшему, треть — сеньору и треть — коммуне на укрепления. Кто ударит кого-нибудь в городе, заплатит 100 су. Кто вырвет у кого-нибудь волосы, заплатит 40 су. Кто обругает кого-нибудь, заплатит 40 су. Кто ранит кого-нибудь оружием в пределах городского округа и будет уличен двумя свидетелями, заплатит 100 су, а если убьет, то — 10 ливров: из них 100 су — сеньору и 100 — коммуне на укрепления» (хартия Сент-Омера, 1168 г.).
Большинство коммунальных хартий старалось также обеспечить безопасность иностранных купцов: «Если чужеземный купец приедет в Бове на рынок и если кто-нибудь нанесет ему убыток или оскорбление в пределах городского округа; если об этом будет подана жалоба мэру и купец сумеет найти своего обидчика в городе, то пэры будут судить его, если только купец не будет принадлежать к числу врагов коммуны». Наконец, эти акты почти всегда, в самых разнообразных выражениях, устанавливали принцип солидарности граждан. «Все люди коммуны будут помогать друг другу всеми силами», — говорит санлисская хартия. «Каждый из людей коммуны, — читаем мы в хартии Аббевиля, — будет хранить верность своему присяжному, будет поддерживать его помощью и советом». «Если кто-нибудь, — гласит другая грамота, — совершит проступок против человека, присягнувшего этой коммуне, то пэры коммуны, если им будет принесена жалоба, будут вершить суд и расправу над телом и имуществом виновного по своему усмотрению». Но не всякий подобный договор необходимо заключал в себе все эти разнообразные пункты: какая-нибудь статья, подробно развитая в одном акте, в другом совсем отсутствовала. Иногда договор состоял даже только в амнистии или в добровольной уступке сеньора, выраженной в немногих строках.