Франциск Ассизский

Но сейчас я хочу рассказать о жонглёрах, а не о трубадурах, вернее о том, как мой герой превращался из трубадура в жонглёра; и для этого мне придется потолковать ещё о средневековых стихотворцах. Жонглёр не то же самое, что трубадур, хотя иные трубадуры были и жонглёрами. Чаще все-таки это были разные люди, и дело у них было разнос. Наверное, часто они ходили парой по свету, как товарищи по оружию или, вернее, товарищи по искусству. Жонглёр был, в сущности, скоморохом, шутом, но иногда он был и тем, что мы сейчас называем жонглёром. Если этого не знать, не понять легенды о Тайефере-Жонглёре, который в битве при Гастингсе пел смерть Роланда, подбрасывая и ловя меч, как ловит мяч жонглёр на арене. Вероятно, жонглёр бывал и акробатом, подобно герою прекрасной легенды "Жонглёр Богоматери", который кувыркался и стоял перед статуей Пречистой Девы, и она похвалила его, утешила, как и вся её святая свита. Трубадур, по всей вероятности, возвышал дух собравшихся серьезными песнями о любви, а потом - для разрядки, для смеха - появлялся жонглёр. Какой прекрасный роман можно написать о странствиях такой пары! Во всяком случае, если есть где-нибудь в литературе чистый францисканский дух, то именно в легенде о Жонглёре Богоматери. И когда Франциск называл своих последователей жонглёрами Божьими, он имел в виду что-то очень близкое к этому скомороху.

Где-то между высокой страстью трубадуров и дурачествами жонглёров, словно в притче, истина о св. Франциске. Из двух менестрелей жонглёр, несомненно, был вторым, второстепенным. Св. Франциск действительно верил, что открыл тайну жизни, а она - в том, чтобы стать слугой, стать вторым, а не первым. В этом служении, в самой его глубине, он обрел свободу, граничащую с беззаконием. Жонглёр тоже был беззаконно свободен. Он был свободен, ибо рыцарь был суров; можно стать шутом, когда свободно служишь чести. Когда сравниваешь двух певцов, двух менестрелей, мне кажется, лучше понимаешь, что изменилось в душе св. Франциска, тем более что к поэтам нынешний мир благосклонен. Конечно, в его душе было гораздо больше. Но этот образ поможет нам понять идею, которая, как покажется многим, сама, подобно жонглёру, стоит вверх ногами.

Примерно тогда, когда Франциск исчез в темнице пещеры, он пережил переворот, очень похожий на сальто-мортале, при котором клоун описывает полный круг и снова становится на ноги. Мне приходится употреблять гротескный, цирковой образ, потому что вряд ли можно найти более точное сравнение. Если смотреть вглубь, то был переворот духовный. В пещеру вошел один человек, вышел - другой, словно первый умер и стал привидением или обитателем рая. И отношение его к миру изменилось столь сильно, что тут не подберешь точного сравнения. Он смотрел на мир так необычно, словно вышел из тьмы на руках.

Но если мы вспомним притчу о Жонглёре Богоматери, она во многом нам поможет. Теперь все признали, что пейзаж можно увидеть точнее и яснее, если его перевернуть. Некоторые пейзажисты принимают очень странные позы, чтобы с налета посмотреть на свою картину. И вот, перевернутая картина, особенно яркая, четкая и поразительная, немного похожа на мир, который видят каждый день мистики, подобные св. Франциску. Тут мы и подходим к притче, к сути дела. Жонглёр из легенды стоял на голове не для того, чтобы яснее и ярче видеть деревья и цветы, он об этом и не думал. Он стоял на голове, чтобы порадовать Божью Матерь. Если бы св. Франциск последовал его примеру - а он был вполне на это способен, - его подвигли бы те же, чисто духовные мотивы. Только потом внутренний свет озарил бы все заново. Вот почему нельзя считать св. Франциска просто романтическим предвестником Возрождения, певцом естественных радостей. Вся его суть, вся его тайна в том, что естественную радость обретешь лишь тогда, когда видишь в ней радость сверхъестественную. Другими словами, он повторил в своей жизни тот исторический процесс, о котором я говорил во второй главе: он очистил себя аскезой и увидел мир заново. Но в его жизни было не только это; параллель с Жонглёром Богоматери можно провести и дальше.