Франциск Ассизский и католическая святость

Итак, жизнь и подвиги Франциска Ассизского, а также его ближайших учеников, рассмотренные нами в этой небольшой работе, свидетельствуют сами за себя. Главный и основной порок, породивший вышеупомянутые тьмочисленные искажения духовной жизни его — гордость, и матерь её — тщеславие. Именно эти страсти явились причиною того самообольщения, в котором пребывал Франциск. «Начало прелести — гордость, и плод её — преизобильная гордость», — говорил святитель Игнатий169. Самообольщённые утратили способность, продолжает он, «к богоугодному жительству и к духовному преуспеянию... Труден выход из самообольщения. У дверей стоит стража; двери заперты тяжеловесными крепкими замками и затворами; приложена к ним печать адской бездны. Замки и затворы — гордость самообольщённых, глубоко таящаяся в сердце, тщеславие их, составляющее начальную причину деятельности их, лицемерство и лукавство, которыми прикрываются гордость и тщеславие, которыми облекаются они в личину благонамеренности, смирения, святости. Печать несокрушимая — признание действий самообольщения действиями благодатными»170.

Находящийся в самообольщении «не ест, не пьёт, не спит, зимою ходит в одной рясе, носит вериги, видит видения, всех учит и обличает с дерзкой наглостию, без всякой правильности, без толку и смысла, с кровяным, вещественным, страстным разгорячением, и по причине этого горестного, гибельного разгорячения. Святой, да и только!... Большая часть подвижников Западной Церкви, провозглашаемых ею за величайших святых — по отпадении её от Восточной Церкви и по отступлении Духа Святого от неё — молились и достигали видений, разумеется, ложных... Эти мнимые святые были в ужаснейшей бесовской прелести»171...

В завершение необходимо разобраться в первопричине, обусловившей столь уродливое развитие мистики Франциска, его чад и последователей. Впрочем, тут же неизбежно может возникнуть вопрос: а, быть может, Франциск был этаким «нехорошим исключением»? Быть может, в иных западных святых ничего подобного не наблюдалось? Увы, приходится констатировать, что это не так. Католические святые в огромном своём большинстве вторгались в духовный мир самовольно, не имея никакого духовного руководства. Если же кто и имел таковое, то, разумеется, само руководство было уже глубоко и неизлечимо повреждённым. Франциск Ассизский был нами взят в рассмотрение как один из лучших образцов католической святости: если вспомнить написанное чуть выше о брате Иоанне из Верны, или о Терезе Авильской, это станет вполне понятным.

Кроме того, необходимо учесть ещё и то, что святые всегда являются духовными вождями народа. Народ же, ведомый ими, идёт за ними, с ними и их путём, ибо здесь — авторитет, авторитет личности и авторитет духовного опыта, скреплённый веками. И нетрудно заметить, что чем больше проходит времени с момента так называемого «раскола церквей» 1054 года, тем большее наблюдается духовное разъединение и отдаление друг от друга христиан Востока и Запада.

Как мы заметили, причиною прелестной духовной жизни Франциска явились гордость и тщеславие. Случайно ли их появление у юного тогда ещё рыцаря? Оказывается, нет. «Вожди западной церкви, а за ними и вся церковь католическая, возомнили себя уже осуществлённым градом Божиим на земле, притом — градом, управляемым земною властью. В силу особых исторических условий, католичество допустило у себя такую аномальность: оно поставило между христианской мистикой — растением светолюбивым, и Логосом, Солнцем этого растения, непрозрачную перегородку. Оно поставило между Богом и людьми земного владыку — папу, и затемнило этим достижение католиками непосредственной духовности в сфере Логоса. По исторически сложившемуся предрассудку католиков, вкоренённому в них их религией, папа является наместником Христа на земле, лицом непогрешимым, божественным»172.

Предстоятель Римской церкви присвоил по славолюбию себе первенство над другими Патриархами Церкви Христовой — продолжает тему преподобный Амвросий Оптинский. — «А допуская славолюбие, мудрено и неудобно и даже невозможно бороться со страстию гордости, ибо как одна ошибка, которую не считают ошибкою, всегда влечёт за собою другую, и одно зло порождает другое, так случилось и с Римскою церковью»173.