Франциск Ассизский

Итак, папа Иннокентий проникся симпатией к Франциску и поддержал его, но только как лидера небольшой религиозной общины, которая не претендует ни на какую деятельность за пределами своей епархии. Когда же францисканские идеи бедности и любви к природе начали захватывать все большее количество людей, понтифик, уже изрядно утомленный Альбигойскими войнами, решил проявить осторожность. К тому же, как уже говорилось, Иннокентий III был эстетом. Абстрактно разделяя идеи апостольства, он никогда бы не смог примерить на себя образ жизни Франциска и его братьев. Можно предположить, что при всем уважении он вполне мог чувствовать некоторую брезгливость по отношению к «Братьям меньшим» — как называли себя эти новоявленные проповедники.

Диалога между ними так и не случилось. Искал ли Франциск новых встреч? Скорее всего, да. По свидетельству английского францисканского историка Эклестона, Франциску повезло еще раз повидаться с папой. Только это последнее свидание уже никак не могло повлиять на судьбу ордена францисканцев. Величие Иннокентия совершенно неожиданно разбилось, столкнувшись с неумолимой судьбой.

Сразу после Латеранского собора папа с удвоенной энергией принялся бороться за чистоту веры. Он запланировал новый Крестовый поход. Важным ресурсом для него должны были быть богатые, влиятельные на море города Генуя и Пиза. Дело осложнялось их давней враждой. Понтифик решил лично заняться примирением, для чего отправился на север Италии. Иннокентий планировал простить пизанцев, отлученных его предшественником Целестином III, а с генуэзцами заключить пакт о военной помощи.

По пути понтифик остановился в Перудже. Конечно же, легкому на подъем Франциску ничего не стоило пройти 20 километров из Ассизи. Но пока он шел, папу сразила непонятная хворь, от которой тот скоропостижно скончался. Иногда говорят: у Бога Божественное чувство юмора. Как часто мы говорим: «Я? Да никогда!» — и тут же оказываемся как раз в той ситуации, о которой привыкли думать свысока. Очевидец похорон Иннокентия, французский крестоносец Иаков (Жак) де Витри[79], оказавшийся в Перудже накануне папских похорон, был потрясен неуважением, которому подверглось тело понтифика. Сохранилось письмо этого француза: «В течение ночи воры сняли с папы его драгоценное облачение и оставили труп почти обнаженным и смрадным посреди церкви. И я туда ходил и видел собственными глазами, как мимолетна, суетна и обманчива слава сего мира»[80].

Неизвестно, видел ли эту картину Франциск и какие мог испытать чувства при столь поучительном созерцании. Но история заметила и заботливо сохранила факт взаимодействия двух антиподов — «самого великого» и «самого малого» из слуг Церкви.

Иннокентия III похоронили, а орден францисканцев остался полулегальным. Как реагировал на такую ситуацию Франциск? Скорее всего, его нервировало и печалило это. Сколько сил он потратил на поездки в Рим, сколько надежд испытал в ожидании Четвертого Латеранского собора! Как спешил, должно быть, в Перуджу, чтобы потолковать с папой в спокойной обстановке, вне римской суеты. Ничего не вышло. Все его дело жизни вновь оказалось подвешенным между небом и землей, как будто и не было тех бессонных ночей в молитвах перед первой встречей с понтификом. Агиографы не описывают его разговора с братией после «поражения» на соборе. Как они восприняли отказ? Стал ли кто-нибудь сомневаться в правоте Франциска?

Было бы странно искать в работах агиографов описание чувств нашего героя, тем более его огорчения от отсутствия официального признания. Ведь все авторы житий обязательно строго согласовывали свои тексты и даже намек на противостояние будущего святого и Церкви был бы недопустим. Да и сам Франциск в «Наставлениях» братьям запрещает желать чинов и почестей. Но здесь речь идет совсем о другом. Церковь — не просто административная или социальная структура, она несет в себе мистический смысл. Ее называют «матерью». Франциск, сознательно лишивший себя домашнего тепла и материнской нежности, ищет одобрение мистической матери — она же игнорирует его. Наверное, именно с отсутствия поддержки на соборе в душе его появляется чувство бессилия и горечи, которое дальше будет только усугубляться. Он не получил понимания у родителей, даже у матери, которая, возможно, направила его на будущий путь святости, но в самый ответственный момент не смогла противостоять отцу, а может, и сама не смогла принять слишком радикальное воплощение ее поэтических мечтаний. Разрыв крайне болезнен, ведь Франциск отличается добротой и нежным сердцем, и детско-родительская травма, конечно же, осталась неисцеленной до конца дней. Не случайно одно из искушений нашего героя — это возможность иметь семью и детей. Не власть, не богатство, не разврат, но дети, рожденные в браке, которые уж никак не могут проходить по категории греха. Не однажды в житиях можно встретить горький ответ Франциска на восхищение его святостью: какой я святой, у меня еще могут быть дети.