Французов ручей

--Я был готов стоять до последнего, миледи, и, если понадобится, удержать его силой. К счастью, обошлось без этого. Как только господа сошли с коней, я сразу же объявил им о вашей болезни. .

--И он подчинился?

--Послушно, как ягненок. Сначала, правда, чертыхнулся и отругал меня за то, что я не послал за ним в Лондон. Но я сказал, что действовал по вашему приказанию, а вы запретили его извещать. А тут еще мисс Генриетта и мастер Джеймс прибежали из детской и стали рассказывать, какая серьезная болезнь с вами приключилась, а за ними спустилась Пру, страшно расстроенная тем, что вы не разрешили ей за вами ухаживать. Позанимавшись немного с детьми, сэр Гарри и лорд Рокингем изволили поужинать, затем прогулялись по саду и отправились на покой. Сэр Гарри занял голубую комнату, миледи.

Дона улыбнулась и погладила его по руке.

--Спасибо, Уильям, -- сказала она. -- Значит, ты всю ночь не спал и готовился к сегодняшнему утру. А если бы я не вернулась?

--Как-нибудь выкрутился бы, миледи, хотя положение, что и говорить, было не из легких.

--Ну а милорд Рокингем? Как он отнесся ко всему этому?

--Мне показалось, что он огорчился, узнав о вашей болезни, миледи, но вслух ничего не сказал. Зато очень заинтересовался, когда Пру пожаловалась сэру Гарри, что мне одному разрешено заходить в вашу комнату. Я заметил, что после этих слов он посмотрел на меня с явным удивлением и даже, я бы сказал, с каким-то любопытством.

--Ты не ошибся, Уильям. Лорд Рокингем действительно очень наблюдательный человек. Высматривать и вынюхивать -- его страсть. У него нос как у охотничьей собаки.

--Да, миледи.

--Ах, Уильям, ничего не планируй заранее, это всегда плохо кончается. Сегодня мы с твоим хозяином хотели позавтракать вместе у ручья, половить рыбу, искупаться, поужинать у костра, как в прошлую ночь. И вот -- все рухнуло.

--Может быть, это ненадолго, миледи. Может быть, они скоро уедут.

--Может быть. В любом случае нужно срочно связаться с и передать им, чтобы побыстрей выходили в море.

--Мне кажется, миледи, до темноты кораблю не стоит трогаться с места.

--Пусть капитан решает сам. Ах, Уильям, если бы ты знал!..

--Да, миледи?

Но она только покачала головой и пожала плечами. Зато глаза ее говорили ясней всяких слов. И внезапно его ротик-пуговка дрогнул, он протянул руку и погладил ее по плечу, как если бы перед ним была Генриетта.

--Не волнуйтесь, миледи, -- произнес он, -- все будет хорошо. Вы обязательно встретитесь.

И этот его странный жест и неожиданное сочувствие, а также привычная домашняя обстановка, казавшаяся такой уютной после всех пережитых волнений, подействовали на нее так сильно, что она вдруг разрыдалась.

--Извини, Уильям, -- проговорила она, чувствуя, как слезы неудержимо катятся по щекам.

--Ну что вы, миледи.

--Плакать глупо, я знаю. Глупо и бессмысленно. Но я ничего не могу с собой поделать: ведь всего несколько часов назад я была так счастлива!

--Да, миледи.

--У нас было все: и солнце, и ветер, и море... и нежность, которую мы дарили друг другу.

--Понимаю, миледи.

--И мы были счастливы, Уильям. А ведь это случается так редко.

--Очень редко, миледи.

--И поэтому я не буду больше плакать, как капризное дитя. Что бы ни случилось, прошлое все равно останется с нами. И никто не сможет его у нас отнять. Я всегда буду помнить дни, проведенные с ним, дни, когда я жила по-настоящему, впервые в жизни. А сейчас я пойду наверх, переоденусь и лягу в кровать. Через некоторое время ты принесешь мне завтрак, а когда я окончательно приду в себя, пригласишь сэра Гарри. Нужно узнать, надолго ли они приехали.

--Хорошо, миледи.

--И постарайся как можно быстрей связаться с кораблем.

--Да, миледи.

Они вышли из гостиной. Сквозь ставни уже пробивался утренний свет. Дона сняла туфли и босиком, накинув на плечи плащ, осторожно начала подниматься по той самой лестнице, по которой так весело сбегала пять дней назад. Всего-то пять дней -- а кажется, что прошла целая жизнь! Дойдя до голубой комнаты, она остановилась и прислушалась: из-за двери доносилось знакомое сонное ворчание Герцога и Герцогини и мерный храп Гарри. Когда-то эти звуки составляли одну из многих досадных мелочей, раздражавших ее и толкавших на безрассудные поступки. Теперь она слушала их спокойно: они принадлежали другой, прежней жизни, из которой она сумела вырваться.