Француз насаживал червяка на крючок. Завидев Дону, он приветливо улыбнулся.
— Вы скоро обернулись.
— Там не было зеркала, которое могло бы меня задержать.
— Надеюсь, теперь вы понимаете, насколько легче жить, когда забываешь о таких вещах, как зеркало.
Дона прыгнула в лодку рядом с ним.
— Дайте я насажу червяка на лесу.
Он протянул ей лесу и, взявшись за весла, оттолкнулся от берега, направляя лодку вниз по течению. Дона, нахмурившись от усердия, целиком сосредоточилась на лесе, но червяк извивался и никак не желал накалываться. Она исколола крючком пальцы и сгоряча выругалась, но тут же спохватилась, увидев, что Француз вовсю потешается над ней.
— Не могу этого сделать! — вспылила Дона. — Отчего женщина создана такой беспомощной?
— Потерпите. Я насажу его сразу, как только мы спустимся вниз по течению.
— Ну уж нет, — заупрямилась Дона, — я не отступлюсь. Хочу сделать сама.
Он не ответил и, насвистывая, отвернулся в сторону, провожая взглядом пролетавшую птицу. Дона вернулась к прерванному занятию. Наконец она торжествующе крикнула:
— Смотрите! У меня получилось, получилось!
— Ну и прекрасно! Вы делаете успехи!
Подняв весла, он пустил лодку плыть по течению. Сочтя, что они прошли уже достаточно далеко, он вынул из-под ног Доны внушительных размеров камень и, обвязав его длинным канатом, бросил за борт вместо якоря. Они расположились поудобнее — Дона на носу лодки, Француз в центре, каждый со своей лесой. По воде пробегала легкая зыбь. Уносимые течением, проплывали мимо слетавшие с деревьев листья, травинки. Было тихо. Тонкая влажная леса в руках Доны слегка натягивалась, относимая потоком. Пару раз она нетерпеливо выдергивала ее, чтобы проверить крючок, но червяк оказывался на месте, прикрытый темной полоской водоросли, зацепившейся за лесу.
— У вас слишком глубоко опущен крючок, червяк оказался на самом дне, — подсказал ей Француз.
Дона немного подтянула лесу, но, видя, что он отвлекся и занят собственной снастью, не собираясь вмешиваться в ее дела, она снова из упрямства выпустила лесу. Исподволь она изучала своего спутника — его профиль, руки, плечи. Поджидая ее, он, вероятно, по обыкновению рисовал. Где-нибудь на корме лодки, под рыболовными принадлежностями, лежит лист бумаги с наброском взлетающей с грязевой отмели птицы.
Доне вспомнился портрет, который недавно сделал с нее Француз. Как разительно он отличался от того, первого, который был разорван в клочья. На этом портрете она смеялась, перегнувшись через поручни корабля и наблюдая, как неугомонный Пьер Бланк исполняет одну из своих забористых песенок. Француз прикрепил этот рисунок над камином в своей каюте, пометив в уголке число.
— Отчего же вы не разорвали его вслед за первым? — не без ехидства спросила Дона.
— Я поймал на вашем лице то выражение, которое мне хотелось запечатлеть и запомнить, — просто ответил он.
— Как более подходящее для члена команды?
— Да, если хотите, как более подходящее.
Он сидел спокойно, полностью сосредоточившись на рыбной ловле. Дона думала о том, что вот сейчас, когда они отрешились от всего мира, в нескольких милях отсюда разрабатываются планы его пленения и убийства. Слуги Эстика, Пенроуза и Годолфина, вероятно, уже рыщут по побережью, расспрашивая жителей разбросанных по нему деревень графства.
— В чем дело? — вывел ее из задумчивости его резкий голос. — Вы что — не хотите больше удить?
— Я думала о сегодняшнем дне, — призналась Дона.
— Я понял это по выражению вашего лица. Вас что-нибудь тревожит?
— Вам нельзя больше оставаться здесь. У них возникли серьезные подозрения. Они полны решимости вас изловить.
— Они меня не волнуют.
— Напрасно, Эстик настойчив, у него здравый взгляд на вещи. Он не чета чванливому болвану Годолфину. Между прочим, он намерен повесить вас на самом высоком дереве в парке Годолфина.
— Что ж, почту за честь.
— Довольно вам шутить! Думаете, я, как все женщины, тревожусь из-за сплетен?
— Думаю, как все женщины, вы склонны драматизировать события.
— Зато вы закрываете на них глаза.
— Чего же вы от меня ждете?
— Прежде всего — осторожности. Эстик как-то обронил, что окрестные жители догадываются о вашем убежище.
— Вполне вероятно.
— Когда-нибудь вас предадут, и бухта будет окружена.
— Я уже принял меры на сей счет.
— Какие, хотелось бы знать?
— Разве Эстик и Годолфин посвятили вас в свои планы по моему захвату?
— Нет.
— Ну так и я не скажу вам, как собираюсь избежать подобной неприятности.
— Неужели вы думаете, что когда-нибудь я смогла бы…
— Я ничего не думаю, — перебил он. — Впрочем, нет, я думаю, что у вас клюет.
— Вы умышленно уходите от ответа.
— Вовсе нет. Если вы не желаете вытаскивать рыбу, то дайте я это сделаю за вас.
— Нет, я сама.
— Ну и чудесно. Тяните, но потихоньку.
Дона, надув губы, взялась за лесу без особой охоты, но, почувствовав, что рыба рванулась и задергалась на крючке, она с рвением принялась за дело. Мокрая леса беспорядочно падала к ней на колени, на дно лодки. Забыв обиду, Дона возбужденно бросила:
— Она здесь, я чувствую. Она на крючке.