Французова бухта

— Это великодушно с вашей стороны, — поблагодарила она его, улыбаясь той неотразимой улыбкой, к которой прибегала в трудные минуты. — Никогда не забуду вашей доброты. Но, уверяю вас, оснований для беспокойства нет. При необходимости я могу запереть дом на засов. И потом, с такими соседями, как вы, — она перевела восхищенный взгляд с Годолфина на Эстика и Пенроуза, — мне не посмеют причинить никакого вреда. Вы такие надежные, такие решительные — англичане до мозга костей.

Все трое мужчин по очереди склонились над ее рукой, и каждого она одарила улыбкой.

— Возможно, — сказала Дона, — Француз уже покинул наше побережье и не будет больше причинять вам беспокойства.

— Хотел бы я, чтоб вы были правы, — мрачно бросил Эстик. — Но стоит ли напрасно тешить себя надеждой? Мы только начинаем постигать повадки этого негодяя. Он наиболее опасен, когда затаится. Вот увидите: пройдет немного времени, и мы вновь услышим о нем.

— Причем, — вставил Пенроуз, — он ударит там, где его менее всего ожидают. Но это уже будет в последний раз.

— Предоставьте мне удовольствие вздернуть его на самом высоком дереве в парке Годолфина, — медленно выговорил Эстик. — И разрешите пригласить на церемонию все присутствующее здесь общество.

— Вы так кровожадны, сэр, — насмешливо произнесла Дона.

— Посмотрел бы я на вас, мадам, потеряй вы свою собственность: картины, серебряную и золотую утварь…

— Вам доставит большое удовольствие вернуть все это.

— Боюсь, проблема видится мне в другом свете. — Он отвесил вежливый поклон и отошел. Щеки его пылали от негодования.

Годолфин проводил Дону до кареты.

— Ваше замечание было не вполне удачным, — сказал он. — Эстик очень трепетно относится к своим деньгам.

— Я просто обречена на то, чтобы отпускать неудачные замечания, — горестно вздохнула Дона.

— Без сомнения, в Лондоне их оценили бы по-другому.

— Думаю, что нет. Я оставила Лондон отчасти и по этой причине.

Годолфин непонимающе выпучил на нее глаза и помог сесть в карету.

— Ваш кучер достаточно сведущ в своем деле? — спросил он, покосившись на Уильяма, который был один, без ливрейного лакея.

— Да, вполне, — заверила Дона. — Я готова доверить ему свою жизнь.

— Лицо у него упрямое.

— Зато забавное! Чего стоит один только рот!

Годолфин выпрямился и отступил от кареты.

— На днях я отсылаю почту, — холодно уведомил он. — Вы желаете передать что-нибудь для Гарри?

— Разве только то, что у меня все в порядке и я совершенно счастлива.

— В таком случае мне придется взять на себя труд предупредить его о моем беспокойстве за вас.

— О, пожалуйста, не надо беспокоиться.

— Я считаю это своим долгом. Гарри мог бы оказать нам неоценимую помощь.

— С трудом в это верится.

— Эстик склонен во всем видеть препятствия, а Пенроуз откровенно рвется к власти. Мне постоянно приходится мирить их между собой.

— Так вы видите Гарри в роли миротворца?

— Я вижу, что Гарри попусту теряет время в Лондоне. Ему следовало бы оберегать свое имущество в Корнуолле.

— Многие годы это имущество прекрасно оберегало себя само.

— Не будем спорить. Дело в том, что мы нуждаемся в любой помощи, которую можем получить. Когда Гарри узнает, что на побережье бесчинствуют пираты…

— Но я уже писала ему об этом, — перебила Дона.

— Видимо, недостаточно убедительно. Представь Гарри хоть на миг, какая опасность угрожает его дому, его ценностям, его жене, вряд ли бы он оставался в Лондоне. Будь я на его месте, я бы никогда не позволил вам ехать на запад в одиночестве. Недаром о женах, находящихся вдали от мужей, говорят, что они часто теряют голову.

— Только голову?

— В минуту опасности они теряют голову, это всем известно. Сейчас вы кичитесь своей смелостью, но приведись вам столкнуться с пиратом лицом к лицу, ручаюсь, вы задрожите и упадете в обморок, как и любая другая представительница вашего пола.

— О да, я бы непременно задрожала.

— Я боюсь сейчас сгущать краски перед женой — у нее и так перенапряжены нервы, но вам я скажу: уже распространились безобразные слухи.

— Какие слухи?

— Сельские жители молчаливы, из них слова не вытянешь. Но есть подозрение, что несколько женщин из окрестных деревень уже пострадали от этих проклятых негодяев.

— По-моему, вам стоит выяснить ситуацию до конца.

— Зачем?

— Возможно, обнаружится, что они вовсе не считают себя пострадавшими, а, напротив, чрезвычайно довольны своей участью. Трогай, Уильям. — Она улыбнулась из окна кареты и помахала лорду Годолфину на прощание рукой, обтянутой перчаткой.

Они гнали лошадей с бешеной скоростью. Когда выехали на большак, Дона сняла шляпу и, обмахиваясь ею, стала разглядывать вытянутую в струну спину Уильяма, посмеиваясь про себя.

— Слышите, Уильям, я вела себя из рук вон плохо.

— Мне тоже так показалось, миледи.

— Ну и жара в доме у этого лорда Годолфина: его жена никогда не открывает окон.

— Должно быть, утомительно было, миледи?

— В этой компании мне никто не пришелся по вкусу.

— Конечно, миледи.

— Я отпустила в их адрес пару возмутительных шпилек.

— Зато в ваш адрес не попало ни одной, миледи.

— Был там один человек по имени Эстик и еще другой — Пенроуз.

— Понятно, миледи.