Французова бухта

— Но, с другой стороны, впервые взглянув на себя со стороны, глазами художника, тот, с кого я пишу портрет, может изменить свое настроение, — сказал Француз, разрывая рисунок пополам, а затем на мелкие клочки. — Полно, — подвел он черту. — Забудем об этом. Вчера вы уличили меня в том, что я вторгся в ваши владения. Моя сегодняшняя вина еще более непростительна. Что поделаешь: пиратство укореняет в человеке дурные наклонности.

Он встал, собираясь уходить.

— Простите меня, — спохватилась Дона. — Я показалась вам испорченной, брюзгливой. У меня было такое ощущение, что вы нарисовали меня голой.

— Но если представить, что и сам художник отмечен тем же, то оправдан ли стыд натурщика?

— Вы хотите сказать, что между ними возможно взаимопонимание?

— Совершенно верно. Рад, что вы именно так меня поняли. — Он подошел к окну. — Восточный ветер продержится на побережье не один день, — заметил он. — Из-за непогоды мы не сможем сдвинуться с места. Вынужденное безделье даст мне возможность сделать много новых набросков. Если вы позволите, я попытаюсь еще раз нарисовать вас.

— Но уже с другим выражением лица! — лукаво сказала она.

— Это зависит от вас. И потом, не забывайте, что вы вступили в мою команду. Когда вам снова захочется сбежать ото всех, помните, что бухта для вас открыта.

— Спасибо, я не забуду.

— Бухта таит в себе много интересного: можно наблюдать за птицами, удить рыбу, исследовать ручьи. Все это помогает убежать от действительности.

— Вы находите эти вещи удачными?

— Да, я нахожу их вполне удачными. Спасибо за ужин. Доброй ночи.

— Доброй ночи.

Не коснувшись на сей раз ее руки, Француз выбрался через окно и пошел к лесу, не оборачиваясь. Дона провожала его взглядом до тех пор, пока он не растворился в темноте между деревьями.

Глава 8

В доме лорда Годолфина было невыносимо душно. По приказу хозяина окна были закрыты, шторы задернуты, чтобы яркий солнечный свет не утомлял супругу. Легкий ветерок может только усилить бледность ее и без того обескровленного лица. Пусть лежит на диване, подсунув под спину подушку, и обменивается любезностями с друзьями, собравшимися в полутемной комнате, где не стихает гул светской болтовни.

«Никогда, ни за какие сокровища, ни для Гарри, ни для успокоения совести, я не соглашусь снова встретиться со своими соседями», — думала Дона. Она нагнулась, притворившись, что играет с болонкой, тершейся у ее ног, и украдкой швырнула ей липкий кусок бисквита. Скосив глаза, Дона к ужасу своему убедилась, что маневр ее был замечен и к ней направляется гостеприимный хозяин со свежим куском бисквита. Пришлось кривить душой, наградить его улыбкой, поблагодарить и снова погружать зубы в клейкое месиво, не испытывая при этом ни малейшего удовольствия.

— Только бы вам удалось убедить Гарри отвлечься от городских забав, — твердил Годолфин. — Тогда мы имели бы возможность чаще проводить время за непринужденной беседой в узком кругу друзей. В теперешнем состоянии моей супруги большие сборища могут быть ей вредны. Но общество избранных друзей не принесет ничего, кроме пользы. Я страшно огорчен, что Гарри нет среди нас.

Он окинул взглядом присутствующих, как бы источая радушие. Дона изнемогала от долгого сидения на стуле. Чтобы развлечься, она пересчитала гостей — их было человек пятнадцать или шестнадцать. Присутствующие, утомившиеся от многолетнего общения друг с другом, следили за ней с равнодушно-вежливым интересом. Дамы старались запечатлеть в памяти покрой ее платья, новые длинные перчатки, которыми она нетерпеливо похлопывала себя по колену, фасон шляпки с изогнутым пером, свисающим на правую щеку. Мужчины взирали на нее в тяжелом молчании, будто публика из передних рядов театра, плоско шутили, задавали вопросы о жизни при дворе, развлечениях короля и так далее, будто сам факт ее пребывания в Лондоне делал ее вполне осведомленной о жизни и привычках его величества. Дона терпеть не могла сплетен. Будь у нее настроение, она могла бы многое порассказать им о пустословии и легкомысленности света, от которого она сбежала, о притворстве, царящем в Лондоне, мальчиках-пажах, освещающих дорогу факелами, грязных булыжных мостовых, светских щеголях, горланящих песни в дверях таверн, о подвыпившем сброде, которым верховодит какой-нибудь безмозглый тип с блуждающим взглядом и сардонической улыбкой на лице. Но она предпочитала молчать на сей счет и с вдохновением описывала, как она обожает деревню.

— Очень жаль, что Наврон расположен на отшибе, — заметил кто-то из гостей. — Вы, наверное, не привыкли жить в стороне от всех и после столицы чувствуете себя неуютно и одиноко. Если бы не расстояние, мы могли бы видеться чаще.

— Как это мило с вашей стороны, — сказала Дона слащавым голосом. — Гарри пришел бы в восторг от вашей идеи. Но, увы, дорога в Наврон сущее бедствие. Если бы вы знали, с каким трудом я добралась сюда сегодня. И потом, знаете, я так люблю своих детей — почти все свободное время я отдаю детям.