Французская демократия

Что такое буржуазія съ 89 года? Каково ея значеніе, ея существованіе, какова ея общественная роль? Каковы тѣ интересы, которыхъ представительницею она служитъ? Что кроется въ глубинѣ этой двусмысленной, полу–либеральной, полуфеодальной, совѣсти? Въ то самое время, когда бѣдное, невѣжественное рабочее сословіе, лишенное вліянія и кредита, выдвигается впередъ, выясняетъ свое положеніе, заговариваетъ о своей эмансипаціи, о своемъ будущемъ, о перестройкѣ общественныхъ отношеній, которая должна измѣнить его теперешнее положеніе и освободить рабочихъ всего міра, – въ то самое время богатой буржуазіи, которая обладаетъ собственностью, знаніями и могуществомъ, рѣшительно нечего сказать о самой себѣ; съ тѣхъ поръ какъ она вышла изъ своей прежней сферы, она какъ будто лишилась будущности и исторической судьбы; она потеряла и мысль, и волю. Бросаясь изъ революціонерства въ консерватизмъ, отъ республиканскихъ идей въ легитимизмъ, доктринерство и умѣренность, влюбляясь на минуту въ представительныя формы парламентаризма, чтобы вслѣдъ за тѣмъ потерять даже самую способность понимать ихъ, не зная какой системы держаться, какое правленіе предпочитать, держась за власть только ради выгодъ, только изъ страха неизвѣстности и для сохраненія своихъ привиллегій, отыскивая въ общественныхъ обязанностяхъ только новое поле и новыя средства для эксплуатаціи, жадно добиваясь отличій и денегъ, презирая пролетаріатъ гораздо сильнѣе, чѣмъ дворянство когда‑либо презирало среднее сословіе, – буржуазія потеряла всякій опредѣленный характеръ; она не составляетъ по прежнему сословія, сильнаго численностью, трудомъ и дарованіями, мыслью и волею, сословія, которое производитъ и размышляетъ, повелѣваетъ и управляетъ; она превратилась въ сбродъ, въ меньшинство, которое занимается торгашествомъ и биржевыми спекуляціями.

Въ послѣдніе 16 лѣтъ она какъ будто приходитъ въ себя и начинаетъ опоминаться; ей хотѣлось бы снова заявить себя, захватить прежнее вліяніе. Но для этого нужна энергія совѣсти, сила мысли, пламенность сердца, a вмѣсто этого на лицо оказывается только холодъ смерти и безсиліе старости. Надо замѣтить еще вотъ что: кому современная буржуазія обязана этимъ усиліемъ надъ собою, этими заявленіями безсодержательнаго либерализма, этимъ ложнымъ возрожденіемъ, въ которое Законная Оппозиція, быть можетъ, заставила бы вѣрить, еслибы его коренной недостатокъ не былъ слишкомъ хорошо извѣстенъ? Къ кому отнести этотъ проблескъ разума и нравственнаго чувства, которому однако не удастся освѣтить и оживить міръ буржуазіи? Всѣмъ этимъ буржуазія обязана единственно проявленіямъ того юнаго сознанія, которое отрицаетъ новѣйшій феодализмъ; утвержденію того чернорабочаго сословія, которое рѣшительно беретъ верхъ надъ старымъ патронатствомъ; требованіямъ тѣхъ самыхъ рабочихъ, которымъ тупоумные политики отказываютъ въ правахъ, принимая въ тоже время изъ ихъ же рукъ свое политическое полномочіе!..

Извѣстно ли это буржуазіи или нѣтъ, все равно – роль ея кончена; она не можетъ идти далеко и не въ состояніи возродиться. Но пусть она съ миромъ испуститъ духъ! Возвышеніе рабочаго класса не поведетъ за собою устраненія буржуазіи: рабочій классъ не замѣнитъ буржуазію въ ея политическомъ преобладаніи, привиллегіяхъ, собственности и правахъ, и буржуазія не станетъ на мѣсто рабочаго класса. Теперешнее, весьма ясно обозначившееся различіе между обоими классами, – рабочимъ классомъ и буржуазіею – не болѣе, какъ простой революціонный случай. Оба класса должны слиться и поглотить другъ друга въ высшемъ сознаніи; а днемъ этого окончательнаго сліянія будетъ тотъ день, когда рабочее сословіе, составляя большинство, получитъ власть и, вдохновленное новымъ правомъ и формулами науки, провозгласитъ общественную и экономическую реформу. Народности, которыя долго жили только однимъ антагонизмомъ, должны основать отнынѣ на новыхъ данныхъ свою политическую жизнь и независимость.

ГЛАВА III.

Выясненіе рабочей идеи. – 1. Система Люксанбурская.

Утверждая свое право и освобождая свою силу, рабочая демократія должна непремѣнно стремиться къ тому, чтобы не только выразить свою идею, но и опредѣленно выяснить кодексъ своихъ ученій; такимъ образомъ она покажетъ міру, что то сословіе, которому неотъемлемо принадлежатъ право и власть, пріобрѣло себѣ и знаніе путемъ разумной и прогрессивной практики. Вотъ та цѣль, которую я себѣ задалъ въ этомъ сочиненіи. Отдавая свой предварительный трудъ на обсужденіе демократическаго мнѣнія, – я хотѣлъ теперь же дать эманципаціи рабочаго класса высокую санкцію науки: дѣлаю я это не потому, чтобы думалъ навязывать кому бы то ни было свои мнѣнія; но я убѣжденъ, что, хотя наука, особенно та, которая имѣетъ дѣло съ обдуманными дѣйствіями и самопроизвольными проявленіями массъ, и не поддается импровизаціямъ, ей тѣмъ не менѣе необходимы постоянно возобновляемыя синтетическія обозрѣнія, не вредящія своимъ личнымъ характеромъ никакимъ принципамъ, ничьимъ интересамъ.