Французская империя и республика

На то, что Бонапарт теперь желает «править — и править наследственно, как он к тому стремился», неоднократно указывал в своих «Мемуарах» Талейран. В частности, он писал: «Став императором, Наполеон не желал более республик, особенно по соседству с собой. Поэтому он сменил правительство Голландии, а затем добился того, что у него стали просить на королевский престол этой страны одного из его братьев». И далее: «Сказанные им однажды роковые слова, что еще при его жизни его династия будет самой древней в Европе, объясняют, почему он раздавал своим братьям и супругам своих сестер троны и владения, полученные им благодаря победам и вероломству. Таким образом он роздал Неаполь, Вестфалию, Голландию, Испанию, Лукку, даже Швецию, так как лишь желание угодить ему заставило избрать Бернадота шведским наследником престола.

Эти вновь созданные монархи либо оставались в сфере его влияния и становились исполнителями его воли, и в таком случае они не могли пустить корней в доверенной им стране, либо же они ускользали из-под его влияния…»

Талейран упоминал также о том, что неоднократно пытался «умерить аппетит» императора и предотвратить некоторые его новые захваты. В частности, говоря о судьбе Пьемонта, он заявлял: «Пьемонт должен был быть возвращен королю Сардинии немедленно после заключения Люневильского мира: он лишь временно находился в руках Франции. Возвращение его было бы одновременно актом бесспорной справедливости и проявлением весьма мудрой политики. Бонапарт же, наоборот, присоединил его к Франции. Я делал напрасные усилия, чтобы отклонить его от этого шага. Он считал, что это в его личных интересах, ему казалось, что этого требует его самолюбие, и оно взяло перевес над всеми соображениями осторожности».

Изображая себя этаким поборником справедливости, Талейран конечно же изрядно лукавил. В действительности он не только не сдерживал захватнический пыл императора, но и ловко руководил его действиями в этом направлении, если видел появление на горизонте личной выгоды. Ведь, по словам Е. Тарле, «Талейран жил „душа в душу” с Наполеоном все первые восемь лет диктатуры, и — что бы он впоследствии ни утверждал — никогда он в эти годы не отваживался остановить Наполеона, уговорить его хоть несколько умерить территориальное и всяческое иное завоевательное грабительство, никогда он не пытался давать советы умеренности и благоразумия, на которые он так щедр задним числом в своих мемуарах». Говоря о взаимопонимании императора и его министра иностранных дел, историк так описывал процесс их сотрудничества: «Наполеон, завоевывая Европу и превращая в вассалов и покорных данников даже тех государей, которым он оставлял часть их владений, постоянно тасовал и менял этих подчиненных ему крупных монархов и мелких царьков, перебрасывал их с одного трона на другой, урезывал одни территории, прирезывал новые уделы к другим территориям. Заинтересованные старые и новые, большие и маленькие монархи вечно обивали пороги в Тюильрийском дворце, в Фонтенбло, в Мальмезоне, в Сан-Клу. Но Наполеону было некогда, да и нелегко было застать его и получить аудиенцию при непрерывных его войнах и походах. И кроме того, Наполеон принимал свои решения, только выслушав доклад своего министра иностранных дел». Вот это последнее предложение прямо указывает на то, что дела в вассальных государствах всеевропейской империи Бонапарта немало зависели от докладов Талейрана. А те, в свою очередь, — от материального вознаграждения, получаемого этим «главным мздоимцем Франции» из рук монарха-просителя.

Да и сам новоиспеченный император, видимо, из уважения к своему большому титулу, требовал от покоренных государств все больше и больше средств. Вот лишь несколько примеров, приведенных А. Н. Волынцом: «Став императором, Бонапарт повысил свои расценки — разгромив Австрию в 1805 году, он получил с нее контрибуцию в 100 млн франков, эквивалент 440 тонн чистого серебра. Это равнялось пятой части всех доходов бюджета Франции в том году. Но если бюджет составляют тысячи разбросанных по стране денежных ручейков, часто безналичных, то военная контрибуция — «кошелек» здесь и сейчас, набитый высоколиквидной «наличкой» из золота и серебра.

Это у Льва Толстого «небо Аустерлица» стало поводом к философским размышлениям о жизни и смерти, а для Наполеона оно было поводом выбить из австрийцев 100 млн и заодно, войдя во вкус, попросить 44 млн франков с королей Испании и Португалии. Такую «просьбу» Бонапарт даже ничем не мотивировал — просто потребовал деньги по праву сильного. Португальскому королю, чтобы «подарить» Наполеону такую сумму, пришлось не только отдать фамильные бриллианты, но и изъять в стране все серебряные монеты, заменив их бумажными банкнотами».