Французская мелодия

Богданов, впав в размышления, видел лишь то, что рисовало сознание: отец, сейф, полковник. Мыслей относительно Ленковского быть не могло, поскольку не было в сознании ничего, что могло дать хоть какую-то пищу к размышлениям.

Стоило паузе начать сходить на нет, Ростовцев заговорил так, словно всё, о чём говорилось до этого, было предисловием. От последовательности мыслей зависела последовательность слов. От последовательности слов зависело понимание того, без чего разговор мог потерять смысл.

— С момента знакомства Ленковского с Гришиным события начали развиваться с быстротой уходящего в неизвестность поезда.

Почувствовав, что цель рядом, полковник предпринял попытку убедить Николая передать архив ФСБ, то есть ему. Когда тот отказался, последовала череда подкупов. Суммы исчислялись не десятками и даже не сотнями тысяч долларов, счёт шёл на миллионы.

Подкупить журналиста не получилось. Пришло время перейти к угрозам. Запугивание с позиции ФСБ, воров в законе, чеченцев, которые якобы тоже разыскивают архив, сыпались, как из рога изобилия.

Нашлось место в этом роге и Лемье, который якобы готов был нанять киллера.

Естественно, продолжаться это долго не могло, и мы начали думать, как выйти из положения. Первое, что приходило на ум, обратиться к официальным органам.

— Но вы и есть представитель этих самых официальных органов, — не удержался, чтобы не уточнить Илья.

— Так — то оно так. Но Александр взял с Николая слово, что тот не отдаст «луч смерти» КГБ ни при каких обстоятельствах. Недоверие к службам безопасности страны было воспитано в Соколове с детства. Отсюда и неприязнь.

— И как вы вышли из положения?

— Путём внедрения в среду заговорщиков своего человека, имя которого Дмитрий Кузнецов.

От неожиданности Богданов на какое — то время потерял дар речи.

Когда обрёл, потускневшим от потрясения голосом произнёс: «И как давно вы его внедрили?»

— К сожалению, не тогда, когда следовало. Причин тому было две. Первая — поздно сообразили. Вторая — не подворачивался удобный случай.

— Помог Жак, который вовсе не Жак?

— Да. Обычный московский паренёк, хорошо знающий французский, при этом обладающий даром актёрского мастерства, которому понадобился телохранитель. Если быть совсем точным — человек, которого Гришин планировал использовать в виде машины для запугивания. Подыскать такого было поручено Рученкову. К тому времени Гришин знал, что Виктор в курсе всего происходящего вокруг «луча смерти», как и то, где находится архив.

— Руча был в курсе?

Вид у Богданова был такой, что даже Вера Ивановна не смогла удержаться, чтобы не прыснуть со смеха.

Ростовцев же продолжал говорить так, будто не было ни оторопи Ильи, ни улыбок, ничего, что могло нарушить последовательность слов. Всем видом своим он как бы подчёркивал: «Дальше будет ещё интереснее».

— Когда между Николаем и Гришиным началась война, было принято решение переговорить с Рученковым.

Встреча состоялась на следующий день.

Введя в курс дела, Николай решил не ходить вокруг да около. Перейдя к разговору о нейтрализации Гришина за счёт внедрения Кузнецова, задал вопрос, ответ на который должен был последовать незамедлительно.

Рученков всё понял правильно. И совсем скоро Кузнецов стал обхаживать того, кто был представлен в Ялте как брат Элизабет.

Смысл последней фразы Богданов постигал в тумане негодования.

— Получается, все про всё знали, при этом делали вид, что ничего не происходит. Играли в дурака, заведомо зная, что дурак это я.

— Илья! — подал предупредительный жест Ростовцев, — Не спеши делать поспешных выводов.

— Какие к чёрту выводы, когда близкий друг и тот вздумал играть со мной в шпионы.

— Тем не менее нет ничего хуже нанести урон самолюбию человека, когда тот того заслуживает меньше всего.

— Хорошо, — находясь в состоянии морального нокдауна, произнёс Илья. — Обещаю впредь ничему не удивляться и не возмущаться. С тобой же… — развернувшись лицом к Рученкову, Богданов сделал такое лицо, словно грозился по окончании разговора устроить другу взбучку, — разберусь позже. Это же надо… Я перед ним как перед иконой, а он…

— Друг твой здесь не причём, — не дал договорить Ростовцев. — Всё, что происходило до момента ухода из жизни Николая, было санкционировано им самим. При каждом разборе полётов отец твой не уставал повторять, что Илья не должен знать ничего. И надо сказать, Николай оказался прав. Узнав о нашем с ребятами сговоре, ты бы не вёл себя столь естественно, как вёл до этого и ведёшь сейчас. Где — нибудь на пустяке, на ничего не значащей фразе прокололся бы обязательно. И что тогда?

Вспомнив налитые кровью глаза Гришина, когда тот, наставив пистолет, извергал лаву негодования, Илья поморщился.

— Гришин мог пойти на что угодно.

— А я что говорю. Отец твой был человеком не просто умным, мудрость была его главным козырем. Отсюда решение относительно всего, что могло навредить тебе.

— Понимаю, — обменявшись взглядами с матерью, промолвил Илья. — Кроме того, что Руча был в курсе, ещё есть секреты?