Французская няня

Дорогой мой воробушек,

меня очень расстроило твое письмо. Теперь мой черед уговаривать тебя потерпеть. Вот увидишь, гувернантке скоро наскучит целыми днями возиться с Аделью, и она будет держать ее у себя только во время занятий.

Возможно, ей просто одиноко в первые дни в этом темном мрачном доме, удаленном от всякого другого жилья.

Чтобы утешить и обнадежить тебя, скажу, что лечение доктора Манетта, похоже, работает: каждый день мадам Селин делает успехи. Теперь она уже замечает наше присутствие, хотя пока еще никого не узнает. Иногда она обращается к нам, думая, что мы ее сокамерницы в тюрьме Сен-Лазар, и страстно убеждает, что у нее нет с собой денег, умоляет, чтобы мы ее не били. Как грустно видеть ее в таком страхе, в таком унижении! Однако она разумно отвечает, когда мы ее спрашиваем, не голодна ли она, не помочь ли ей сесть, не хочет ли она послушать музыку. Олимпия пригласила скрипача, чтобы он сыграл ей арию из «Сильфиды». Мадам отбивала ритм рукой и шевелила ногами под одеялом. Доктор говорит, что и руки, и ноги у нее в полном порядке, так что, если она обретет рассудок и будет заниматься, то сможет вернуться и к танцам. Он продолжает ко всему сказанному добавлять «если», но кажется, что теперь он уже вполне верит в исцеление нашей больной.

Бывают, впрочем, и такие дни, когда она очень беспокойна, зовет маму, крестного и даже месье Эдуара. Обращается к Соланж, переживает, что у нее ушло молоко, а Адель не хочет пить козье.

Олимпия ходила поговорить с племянниками Гражданина Маркиза, попросить их забрать свои обвинения. Она показала им одно из писем дяди, свидетельствующее о его желании облагодетельствовать крестницу. Знаешь, что сделал младший из наследников, маркиз д’Арконвиль? Он вырвал письмо из ее руки и попытался уничтожить. К счастью, остальные два письма подшиты к делу, которое лежит у судьи.

Олимпия была в таком негодовании, что назвала маркиза бесчестным человеком и вызвала на дуэль. Он отказал ей, презрительно бросив: «Я не дерусь с женщинами!»

«Тогда будьте осторожнее, — ответила ему Олимпия, — потому что как только вы попадетесь мне без охраны, я проткну вас без предупреждения».

Она вернулась домой вне себя от ярости. Мадам Женевьева сказала: «Он бы не согласился на дуэль, даже будь ты мужчиной. Сулиньяки — не аристократы, а такие, как д’Арконвиль, не считают достойным скрестить свои шпаги с тем, кто недостаточно знатен. Они скорее прикажут своим слугам побить их палками».

«Тогда нужно устроить еще одну революцию! — закричала Олимпия в гневе. — Великую революцию, как в 1789 году. Повесить аристократов на фонарях, созвать Учредительное собрание и установить республику!» Казалось, что я снова слышу голос Гражданина Маркиза, Софи. Как же мне не хватает его горячности и в то же время рассудительности! Иногда я представляю себе, как бы он возмутился, если бы узнал, как обошлись с его крестницей и в каком она состоянии. К счастью, Олимпия и мадам Женевьева вылеплены из того же теста, что и крестный, они не пасуют перед препятствиями.

Надеюсь, что наши новости тебя приободрили, бедная моя Софи. Посоветовать же тебе могу только одно: пока мисс Джейн гуляет с Аделью, ступай в библиотеку и как следует запасись книгами. Впрочем, наверное, ты уже так и поступила. Обещаю тебе, что если у нас будут новости, я сообщу тебе о них, не дожидаясь твоего ответа.

Поцелуй от меня Адель. И от куклы Дагоберты тоже поцелуй ее. Скажи, что у Дагоберты все хорошо, хотя неправдой будет утверждать, что я сплю с нею в обнимку каждую ночь.

Обнимаю тебя крепко-крепко,

Туссен