Французская новелла XX века. 1940 – 1970

Мальчик говорит, что на ней было довольно широкое синее пальто, и что скорее всего она пошла по другой улице, третьей или четвертой от того угла, где кино. Синее? Но ведь она не любила носить зимой яркие вещи. Одевалась в серое, коричневое, бежевое. Наверное, и это пальто неяркое. А может, синий цвет сейчас в моде, или она хочет кому-то угодить? Кому?.. Мужу? Но она была такой независимой. Ну и что это доказывает? Люди меняются. Он спрашивает, моден ли в этом году синий цвет. Мальчик в нерешительности, он медлит с ответом, что ему за дело до моды: сначала ему нужно поглядеть на прохожих. «Многие в зеленом, — говорит он, — и, пожалуй, в бежевом». В общем, носят все цвета. У его мамы черное пальто, у сестры серый костюм.

— Как тебя зовут?

— Серж.

Он кладет руку на плечо мальчика, придерживая его: пожалуйста, чуть медленнее при поворотах.

— На тротуаре, по прямой можешь прибавить ходу. Тем более что вокруг люди, и они видят мою палку. Я даже могу ее немного приподнять, нарочно, ведь ты меня ведешь. Но при поворотах я должен быть очень внимателен. При поворотах я теряю равновесие.

— Понятно, — говорит мальчик, — а может, вам завести собаку?

— Да, пожалуй… Когда состарюсь. Где мы?

Они пошли по третьей улице. А почему не по любой другой… Но мальчик увидел синее пятно. Потом снова потерял. «Ничего, Серж, будем искать дальше». В городе много синих пятен, и только там, где он живет, — всегда черно. Для него все стены одинаковы. Углы и поверхности он мерит своими шагами, где-то рядом с ним скользят люди, да это и не люди: лишь его представления о людях. Представления о предметах. Раньше он всего боялся, теперь же все его радует. Таким образом он побеждает сам себя и даже находит себе место в жизни. Каждый человек вынужден от чего-то отказываться. Или во что-то верить. Все зависит от его руки, только благодаря ей он может общаться с людьми, определять расстояния, руке могут нравиться те или иные вещи, она открывает ему различие между миром реальным и миром воображаемым. А совсем-совсем вблизи его пальцы узнают знакомые очертания. На ней часто была ажурная металлическая брошка с маленьким камешком в середине. С лунным камешком. Он улыбнулся. Упавшая с неба звездочка, которую прикололи к груди, как брошку. Забавно. Наши привычные забавы неотделимы от таких вот символов. Мальчик, наверное, тоже улыбается. Сколько, должно быть, вокруг них сверкающих звезд, сколько их на витринах и даже на тротуаре, на мостовой, сколько лун, комет, метеоров на елках?

Откуда-то снизу, из подвала пахнуло шоколадом. Иногда его рука задевает гирлянду, натянутую вдоль лотка.

Весь город стал хрупким и бессмысленным сооружением из папье-маше и разноцветных лампочек. Город превратился в кукольный театр, ярмарку, балаган. Да, балаган. И толпа права. Люди гонятся за миражами, радуются своему простодушию, мечтают о несбыточном и знают, что человеческое сердце не может без такой мишуры.

И вообще любое празднество — это массовое безумие.

Итак, вокруг праздник; он создан для глаз. Вот именно. Для глаз. Только для глаз.

— Вон она, — кричит мальчик.

— Ты ее видишь?

Да, она на другой стороне, в толпе, остановилась у входа в магазин. Перейти? Сейчас нельзя. «Только что зажегся красный свет», — объясняет Серж. Она стоит, правда? Да, похоже, кого-то ждет, может, у нее свидание. Нет, пошла. Опять остановилась. Говорит с Дедом Морозом.

— Что, что?

Это уж слишком!

— Ты шутишь?

— Правда, месье, он раздает афишки у входа.

— А, понятно. И ты считаешь, что она с ним разговаривает?

Нет, Серж ошибся: она рассматривала витрину.

Описать ее? Это не так-то просто. К тому же, месье, теперь мы можем переходить.

Наконец мальчик сообщает, что она блондинка, среднего роста и очень-очень прямая. Пальто — темносинее.

— Спасибо. А сейчас, мы где?

— Перед универсальным магазином. Она туда вошла.

— Ну, что ж, идем.

— В магазин?

— Да, малыш.

— Вы хотите войти?

— Ну, конечно. Скорее!

На свете много блондинок, самых разных, ее волосы, например, иногда отдавали рыжинкой. Но редко можно встретить женщину, которая держалась бы так прямо, как она; интересно, что даже ребенок заметил. Она всегда так держалась, но не из гордости или высокомерия. Так воспитали ее мать и отец, спортсмены, просто помешанные на физическом совершенстве.

— По-моему, я напоминаю статую, какие ставят в бассейнах, — смеялась она. Но иногда все же сожалела об излишнем усердии родителей, не догадываясь, что гордая осанка придает ей особое обаяние, она становится похожей на молодую львицу… «Но ведь это всего лишь воспоминание о ней, которое я храню в себе. Образ, овеянный ее духами».