Французская новелла XX века. 1940–1970

Мэром Шардея был сельский учитель. То был человек честный, добрый и осмотрительный. Получив в один прекрасный день уведомление о том, что двадцатого августа должен вернуться домой Рено Лемари, входящий в группу пленных, направляющихся на юго-запад, мэр решил лично оповестить об этом его жену. Он застал ее за работой в садике; садик у нее был лучше всех на селе, ползучие розы обрамляли крыльцо с обеих сторон.

— Я отлично знаю, мадам Лемари, что вы не из тех женщин, которых, во избежание опасного осложнения, нужно предупреждать о возвращении супруга… Надобности в этом нет, разумеется. Более того, позвольте заметить, ваше поведение, ваша строгость всех восхищали… Даже кумушки, которые обычно не слишком снисходительны к другим женщинам, не могли ничего сказать на ваш счет.

— Всегда найдется, что сказать, господин мэр, — заметила Элен, улыбнувшись.

— Я сам так думал, мадам, именно так… Но вы всех их обезоружили… А пришел я для того, чтобы увидеть, как вы обрадуетесь… и, уверяю вас, радуюсь вместе с вами. Вам, думаю, захочется устроить ему торжественную встречу… Как и у всех теперь, у вас, верно, не густо, но по такому случаю…

— Вы совершенно правы, господин мэр. Я устрою Рено торжественную встречу… Вы сказали, двадцатого? А в котором часу, как вы думаете?

— В бумаге сказано: «Поезд отправляется из Парижа в двадцать три часа». Такие составы движутся медленно… Мужу вашему придется слезть в Тивье, значит, ему предстоит пройти еще четыре километра пешком. Так что раньше полудня его не ждите.

— Уверяю вас, господин мэр, ему будет приготовлен отличный завтрак… Сами понимаете, вас я не приглашаю… Но я очень благодарна вам за то, что вы пришли.

— В Шардее все любят вас, мадам Лемари… Хоть вы и не здешняя, все вас считают своею.

Двадцатого числа Элен Лемари поднялась в шесть часов утра. Ночь она не спала. Накануне она убрала весь дом, вымыла выложенные плиткой стены, натерла полы, заменила запыленные шнуры у оконных занавесок свежими. Затем она отправилась к Марсиалю, местному парикмахеру, так как решила завиться, и пролежала ночь с сеткой на голове, чтобы не смять прическу. Она пересмотрела свое белье и любовно выбрала шелковое, которое ни разу не надевала за все долгие годы одиночества. Какое надеть платье? Когда-то ему особенно нравилось полосатое синее с белым из переливчатой ткани. Но, примерив его, она с великим огорчением убедилась, что оно стало ей широко, так сильно похудела она от недоедания. Нет, она наденет черное, которое сшила сама, и украсит его цветным воротничком и поясом.

Перед тем как приготовить завтрак, она припомнила все, что он любит. Но во Франции 1945 года многого недоставало… Сделать шоколадный крем?.. Да, он очень его любит, но шоколада-то нет. К счастью, у нее было несколько свежих яиц от собственных кур, а Рено говорил, что она готовит яичницы лучше всех… Он любит недожаренное мясо, хрустящую картошку, но лавка шардейского мясника закрыта уже третий день… Был у нее цыпленок, зарезанный накануне; она изжарила его. А так как одна из ее соседок уверяла, что в городке неподалеку лавочник продает из-под полы шоколад, она решила съездить туда.

«Если я выйду из дому в восемь, — подумала она, — то к девяти могу возвратиться… Перед уходом я все приготовлю, так что, когда вернусь, мне останется только заняться стряпней».

Она была глубоко взволнована и вместе с тем очень весела. Погода стояла прекрасная. Никогда еще утреннее солнце так не сияло над долиной. Она стала накрывать на стол, напевая. «Скатерть в белую и красную клетку… Стол был покрыт ею за нашим первым супружеским обедом… Будут розовые тарелки с картинками, которые так забавляли его… Бутылку игристого вина… а главное — цветы… Он всегда любил, чтобы на столе были цветы, и говорил, что я подбираю букеты лучше всех».

Она составила трехцветный букет: белые маргаритки, маки, васильки и несколько колосьев овса. Прежде чем уехать, она, опершись на велосипед, долго смотрела в распахнутое окно на их маленькую столовую. Да, ничего не скажешь, все приготовлено отлично. После всех пережитых невзгод Рено будет, конечно, удивлен, что и в доме его, и в жене почти ничего не изменилось… Она посмотрелась в большое зеркало. Слишком худа, пожалуй, но зато какой цвет лица, какая она молодая и притом явно влюблена… Голова кружилась у нее от счастья.

«Ну, пора в дорогу! — подумала она. — Который час? Боже, уже девять!.. Как я замешкалась… Но мэр сказал, что поезд придет около двенадцати… К тому времени вполне успею».

Домик супругов Лемари стоял на отшибе, на самой окраине села, а потому никто не заметил, как солдат — худой, с горящим взглядом — прокрался в их сад. На мгновение он замер, ослепленный светом и счастьем, одурманенный красотой цветов и гудением пчел. Потом он тихо позвал:

— Элен!

Никто не ответил. Он повторил несколько раз:

— Элен!.. Элен!..

Встревоженный безмолвием, он подошел к окну и увидел стол, накрытый на двоих, цветы, бутылку игристого. Сердце его так дрогнуло, что ему пришлось прислониться к стене.

«Боже! Она живет не одна!» — подумал он.