Французская поэтика от романтики до постмодернистов

Ларец зеленый в пятнах золотых, —
Из утопающей в цветах беседки,
Где жаркий поцелуй во сне затих,
Глядит безумный фавн, раздвинув ветки,

В изысканном узоре из цветов,

В зубах своих белейших – с маком алым,
Как старое вино темно-багров,
Безумный фавн залился смехом шалым

И, словно белка, в глубь ветвей порхнул;

Но смех тот с листьев облетел не скоро,
Казалось, будто бы снегирь вспугнул
Златую страсть задумчивого бора.

Млодожены

В окно течет густая синева,
Почти нет места – ларчики, баулы!
Снаружи кирказоны дом обвили, —
От смеха домовых дрожит листва.

Конечно, это злые чародеи

Виновники разора, мотовства!
Повсюду сетки африканской феи —
Следы ее интриг и колдовства.

Они приходят с видом раздраженным

И затихают, спрятавшись в буфет.
Событий никаких! Молодоженам
До крестных, видно, вовсе дела нет.

Здесь вечно ветерок метет, который,

Бывает, новобрачного крадет.
Случается, и злые духи вод
Приходят помечтать под сень алькова.

Подруга-ночь, о месяц, льющий мед,

Собрав улыбки, медью диадем
Заполнит доверху небесный свод.
С поганой крысой знаться им затем,

Когда не вспыхнет огонек болотный,

Как выстрел в предвечерней тишине.
Скорее, вифлеемский дух бесплотный
Синь зачаруй в лучистом их окне.

«Апрель тому причина…»

Апрель тому причина —
В саду переполох:
Навитый на тычины,
Безумствует горох.

В парах молочно-белых

Приветливый кивок
Ты видишь поседелых
Святых иных эпох…

От светлых скирд и крова

Их путь лежит далек —
Напитка рокового

Ведь все вокруг просторный —

Ни горний, ни земной! —
Туман окутал черный,
Как будто мрак ночной.

И все-таки остались —

Сицилия, Германия,
Их уберег печальный
Рассеянный туман!

Впечатление

Минует летний день, и вдаль пойду стерней,
Исколет ноги мне покошенной травою,
И свежесть почвы я почувствую ступней,
И всем земным ветрам я головою открою.

Все мысли отлетят, умолкнет речь моя,

Душа полна одной любовью без границы.
Я как цыган уйду подальше от жилья,
Так прежде с женщиной, хочу с природой слиться.

Возмездие Тартюфу

Так долго разжигал он сладострастье под
Монашеской своей одеждой лицемера.
Шагал он как-то раз, беззубо скаля рот,
До мерзости слащав, пуская слюни веры.

Шагал он как-то раз, вдруг – Боже! – некто злой,

Карающей рукой схватив его за ухо,
Упреками хлеща, тотчас сорвал долой
Монашеский покров с откормленного брюха:

Возмездие!.. Когда слетел его наряд,

Отпущенных грехов своих несчетный ряд
Он в сердце перебрал, как будто зерна четок.

Разоблачен, убит – теперь он тих и кроток,

Довольствоваться рад и парою манжет.
– Глядите-ка, Тартюф до ниточки раздет!

Шкаф