Французская повесть XVIII века

В первые мгновения, когда стало известно о печальной кончине Люси, все опасались, как бы Мелани не постигла та же участь: ведь целых три дня ее оплакивали, как мертвую. Видимо, эта злосчастная ошибка ввела в заблуждение родственницу Мелани и дошла до маркиза де Рюминьи.

Страдания графа были не менее жестокими. Отец его лишился былой суровости; то был теперь старик, исполненный чувствительности, волнуемый родительскими заботами, плачущий на груди умирающего сына.

Вбегает слуга.

— Сударь, она не умерла!..

— Мелани!

Одно лишь это слово может вымолвить д’Эстиваль, и он вырывается из отцовских объятий.

— Да, она жива, — продолжает слуга, — и убежище ее стало нам известно, вас туда проводят.

— Друг мой… отец мой… я увижу Мелани… Я скажу ей… Пустите меня, отец, я упаду к ногам ее, я вернусь к жизни, дабы любить ее, поклоняться ей.

Отец пытается удержать сына, молит его помедлить хотя бы несколько дней, один день, час один. Но нетерпение графа не знает преград, его несут в экипаж в сопровождении отца.

Свершилось все: д’Эстиваль уже не видит гробницы несчастной Люси. Опьяненный обольстительной надеждой, он вернулся к жизни; он видит только алтарь, перед которым он соединится с Мелани нерасторжимыми узами; душа его летит к ногам повелительницы его жизни; сердцем он уже говорит с ней, вновь и вновь клянется ей в любви, еще укрепившейся в разлуке и горе.

Д’Эстиваль проклинает слишком медленный бег лошадей, но, если бы мчали его крылатые кони, он их так же бранил бы за медлительность. Наконец прибывают они в монастырь Мелани, просят позвать ее. Мелани велит передать графу и отцу его, что ждет их через три дня. Целая мучительная вечность для д’Эстиваля! Что думать о столь жестоком приговоре? Ужели Мелани забыла его? Ужели разлюбила, а он жаждет упасть к ее ногам, горит желанием скрепить любовь свою священной клятвой! Он все упорнее домогается встречи, молит сказать, что близок его последний вздох, но ему непреклонно дают все тот же ответ.

Истекает поставленный срок, и д’Эстиваль с отцом подбегают к вратам. Мелани выходит к ним.

— О, небо! — восклицает граф. — Что значит это одеяние?

— Что я более не вольна распоряжаться судьбой своей…

— Что вы говорите?! — восклицают в один голос д’Эстиваль и отец его.

— Вчера я дала монашеский обет.

— Обет!

Граф более ничего не может вымолвить и падает на руки отца.

— Да, все кончено, — с тою же твердостью продолжает Мелани, — я навеки предалась богу, и другого супруга у меня не будет.

— Обет! — повторяет д’Эстиваль, силясь заговорить.

— От меня не скрыли печальной кончины сестры моей и отца; я исполнила свой долг и предалась церкви; родственница моя поддержала меня в этом замысле. Я наконец узнала… Ах, сударь, какими упреками я осыпала себя!.. Узнала, что сестра моя умерла ради меня… а я ради нее навеки погребла себя в сей могиле.

— Мелани потеряна для меня навеки!

— Негоже мне, сударь, носить имя жены вашей после того, как я принесла смерть несчастной моей сестре. Я приняла решение увидеть вас только после того, как воздвигну между нами непреодолимую, вечную преграду… Д’Эстиваль, судите же о моих усилиях и моем смятении: я вас любила, признаюсь в том, не краснея, ибо сердце мое более не может принадлежать ни вам, ни мне самой! Я прошу вас только о дружеских чувствах, вернее, о сострадании. Мы оба будем плакать над судьбой бедной Люси, да почувствует она слезы наши в своей могиле! Увы! Эти слезы — наш долг перед ней. Я с радостью подтверждаю желание Люси и отца моего передать вам в дар наше достояние. Пожалейте об участи нашей, не забывайте о двух несчастных, умерших от любви к вам, ибо смерть моя вскоре последует за кончиной дорогой моей Люси и бедного отца нашего. Прощайте, сударь; прощайте, д’Эстиваль… И особо прошу не искать более встреч со мной.

— Как!.. — вскричал граф, заливаясь слезами. — Мелани велит мне не видеться более с ней!

— Не надо нам волновать чувств друг друга… Расстанемся… В вашем присутствии я чувствую себя виновной пред самой собой, пред богом, кому единственно я принадлежу. Этим словом все сказано; он покарал меня, и я признаю его справедливый суд: да свершится он! Да, это я вонзила кинжал в грудь Люси. Я чувствую всю чудовищность моего преступления… Еще раз скажу, видеться нам не надо более… Прощайте навек!

— О жестокая, — говорит д’Эстиваль, — вы думаете только о сестре, которой лишились, а о моей смерти вам нечего сказать. Ужели вы полагаете, что я хотя бы на мгновение переживу эту роковую встречу с вами? Ужели приятно вам терзать сердце, бившееся доныне единственно ради вас? Сделайте милость, взгляните только на меня… Взгляните на свою жертву: она умирает; это вы, дорогая моя Мелани, вы сведете меня в могилу!