— Но… — ответила она, — да… возможно… впрочем, я не уверена. Но раз уж мы с вами пустились в разумные рассуждения, я вам опишу то, что происходит со мной. Я чаще вижу вас во сне, нежели думаю о вас наяву; видимо, это так надобно по велению феи. Когда я не сплю, я не ищу встречи с вами, хоть и желаю вас видеть. Мне нравится ваш разговор, он занимает меня, пусть даже и не смешит; это меня радует, ибо разум мой не страдает. Возможно, у вас ума не более, чем у любого другого; однако речь ваша мне приятнее, нежели речь других, и, должно быть, это зависит от того, как вы говорите. Когда вы уходите, я грущу; мне чудится, будто отрада покинула меня и ушла с вами, а я томлюсь тоской и стыжусь этого, сама не зная почему. Вот вам рассказ о том, как идут мои дни.
— А ночи? — спросил Зюльми, с нежностью глядя на нее.
— Ах, Зюльми, я не смею об этом говорить вам.
— Да кто может вам это запретить? — молвил Зюльми, целуя ей руку. — Или вы боитесь чересчур порадовать меня?
— Осторожней, — сказала принцесса, — вы уроните мою свечу. По вашей вине я уже не раз боялась за нее.
— Почему же? — спросил Зюльми.
— Стало быть, вы все хотите знать? — возразила Зельмаида. — О, право, Зюльми, вы испытываете мое терпение…
— Я не хотел бы сердить вас, — продолжал принц, — но вы меня очень огорчили.
— Ну что же, — ответила она, — я исполню вашу просьбу. Вам известно, что фея Разумница перво-наперво наказывает юным девицам следить за тем, чтобы их свеча никогда не гасла; по ее словам, от этого зависит их доброе имя, чистота и дальнейшее семейное счастье. Самое главное, говорит она всегда, испытывать серьезное влечение только к тому, кто предназначен в мужья. Если же, по несчастью, испытаешь его к другому, прощай, свеча, она погаснет, а вместе с ее пламенем — девичья честь.
— Но ваша свеча, — сказал Зюльми, — горит ярким светом; трудно поверить, будто ей грозила опасность.
— Но… да, конечно, — ответила Зельмаида, — она горит, это правда; однако мне кажется, что свет ее побледнел с тех пор, как я подошла к вам, и это меня тревожит.
— К чему, — воскликнул Зюльми, — эта тревога без всяких к тому оснований? Но мы отвлеклись на самом интересном месте нашей беседы.
— Я, кажется, позабыла… — сказала Зельмаида. — О чем был наш разговор?
— О том, что вы чувствуете по ночам, — ответил Зюльми.
— Верно; вы мне напомнили, — молвила Зельмаида. — Поистине, Зюльми, я полагаю, что поверять вам все это нехорошо. Но ведь это всего лишь сонные грезы; и коль скоро вы предмет сих грез, пожалуй, вы можете о них узнать.
— Ну вот наконец разумные речи, — сказал Зюльми.
— Не знаю, почему, — продолжала Зельмаида, — но свеча моя громко потрескивает, будто на нее брызнули водой.
— Вернемся к вашим снам, умоляю, — сказал Зюльми.
— Итак, мой сон… Мне его никак не понять. Фея часто говаривала мне, будто сны — это всего лишь отпечатавшиеся в душах наших следы мыслей, занимавших нас днем… Но природа моего сна была иной, ибо он принес мне такое состояние, такое смятение, такую отраду, каких я никогда не испытывала и о каких вовсе и не помышляла за все время, пока бодрствовала. Вы нередко слышали, что мне предназначено выйти замуж за духа Тугодума; я видела его дважды, когда он приходил сюда с моей матерью; мне сказали, что он находит меня красивой; не знаю, передали ли ему, что я нахожу его преглупым.
— Это доказывает, — сказал Зюльми, — что вы оба обладаете верностью суждений.
— Мне твердили, — продолжала Зельмаида, — что ему суждено стать моим супругом. Я спрашивала у феи, что такое супруг; она отвечала, что это тот, кого надлежит любить всем сердцем; это меня смущало, и мне думалось, что ежели супруга надлежит любить, он должен быть таким, чтобы любовь была удовольствием, а не долгом. На это фея возражала, что о подобных предметах нечего рассуждать; вот такие ответы феи Разумницы всего более раздражают меня; она, видно, пользуется разумом, чтобы избегать разумных суждений. После этих бесед я уходила весьма недовольной. Однажды увидела вас, вы подошли ко мне; мы начали разговор, и так завязалось наше знакомство; знакомство это вскоре обрело подобие дружбы; и наконец мы стали друзьями. Вы оказались таким, каким я представляла себе мужа; я сказала об этом фее, и она сурово выбранила меня и принялась уверять, что свеча моя угаснет навеки, если я проявлю склонность к кому-либо другому, нежели к духу Тугодуму. Речи эти раздосадовали меня, и я ушла спать ранее обычного. Не успела я уснуть, как мне почудилось, что я уже пробудилась; я увидела, как вы входите в мою спальню, а ведь никогда прежде я не почитала вас образцом супруга. Волосы ваши были в беспорядке; живой взгляд стал теперь томным. Вы бросились на колени передо мной… поцеловали мою руку; я отняла ее, вы стали вновь ее искать… и я… была вам за это признательна… Ах, Зюльми, не смею продолжать. Нет сомнения, я совершаю проступок, рассказывая вам об этом; я краснею, а ведь краснеешь только тогда, когда поступаешь дурно.