Французская рапсодия

Однажды утром ему позвонил галерист и сказал, что, по слухам, активистки движения Femen планируют провести возле его инсталляции акцию протеста. Bubble, якобы заявили они, изображает мужской мозг, поэтому служит символом торжества фаллократии, что вызывает их глубокое возмущение. Лепель страшно обрадовался: это была бесплатная реклама. Но проходил день за днем, а слух так и остался слухом. Истеричные блондинки с сиськами, исписанными политическими лозунгами, так и не появились возле его творения. «Чего эти сучки тянут?» – написал он по имейлу своему галеристу. «Не знаю, – ответил тот, – наверное, передумали». В ближайшую субботу Лепель инкогнито отправился в сад Тюильри, где своими глазами убедился, что гуляющие горожане отводят созерцанию его инсталляции не больше пары секунд. Бросив на нее беглый взгляд, они отворачивались и шли себе дальше, толкая перед собой детскую коляску, обнимаясь или поедая сахарную вату. Поставь перед ними цирковой шатер или монгольфьер, они уделили бы им больше внимания. На фоне инсталляции фотографировались молодые японки с наклеенными на лица улыбками, но ровно то же самое они делали бы в парке Евродисней, встретив на тропинке человека, переодетого в костюм пса Плутона. Но хуже всех были так называемые менеджеры среднего звена, которые шли через сад, возвращаясь с обеда. Эти перемещались группками по четыре-пять человек, поглощенные разговором с коллегами или – чаще – с собственным мобильником, и вообще не смотрели на Bubble. Если бы на выходе из Тюильри их спросили: «Вы не заметили в саду ничего необычного?» – они бы сказали: «Нет, а что?»

По-настоящему хорошая новость пришла из Катара. Организаторы чемпионата мира по футболу 2022 года связались с галеристом Лепеля и попросили его обратиться к художнику с предложением «подумать о надувной скульптуре для открытия спортивного праздника». «Надо содрать с них по максимуму!» – мгновенным имейлом ответил тот, окрыленный интересом к своему творчеству со стороны монархий Залива. Он уже работал над некоторыми проектами, в том числе над шипом с гигантской бутсы – его трехметровый (не надувной) макет стоял у него в мастерской, но пока не приносил автору удовлетворения: отделенный от бутсы, шип не поддавался идентификации; с тем же успехом его можно было принять за элемент рекламы гвоздей, проводимой в рамках акции выходного дня в строительном супермаркете «Касторама». До шипа у него была еще одна идея: гигантский мочевой пузырь, наполненный гелием, но он вовремя вспомнил, что первые воздушные шары делали как раз из мочевых пузырей свиней, а предложение катарцам разместить перед входом на стадион мочевой пузырь свиньи может вызвать с их стороны некоторое непонимание.

– Не надоело целыми днями валяться на диване и смолить косяки? – спросил Лепель.

Ирина повернула к нему голову с дивана и уставила на него свои расфокусированные зрачки.

«Пора выставить ее отсюда, – подумал Лепель. – И чем раньше, тем лучше». Сожительство с порноактрисой имело как свои преимущества, так и свои недостатки, и главный из последних заключался в том, что на первом этаже дома было не продохнуть от табачного дыма.

Лепель познакомился с ней во время работы над проектом Sexus, красноречивое название которого говорило само за себя. На протяжении нескольких недель он носился с идеей перейти от гигантских инсталляций к широкоформатной цифровой фотографии. Предполагалось, что снимками, выпущенными крайне ограниченным тиражом, заинтересуется богатая и падкая на новизну клиентура. Лепель давно усвоил, что миром правят деньги и секс. В каком виде представить первое, он не имел понятия, а потому обратился к второму. Лепель использовал все свои связи, чтобы ему помогли подыскать двух моделей – парня и девушку, которые должны были заниматься любовью перед объективом фотоаппарата. Его свели с русской девушкой, снимавшейся в порнофильмах за баснословные гонорары, и с молодым человеком с более скромными притязаниями. Фотосессию Лепель организовал у себя дома, и ее результатом стала серия из десяти «картин», которые после обработки в графическом редакторе приобрели стилистические черты абстракционизма, но все же оставались вполне предметными.

– Это что еще за хрень? – воскликнул галерист, когда Лепель принес ему отпечатанные снимки. – Ты что, хочешь пустить прахом все, чего мы добились? Запомни: Бюрен – это полосы; Отониэль – это цветные шарики; Аннет Мессаже – подвешенные тряпичные куклы; Уорхол – раскрашенные фотонегативы; Лихтенштейн – картинки из комиксов; Дэмьен Хёрст – корова в формалине, а ты – гигантские надувные инсталляции. Каждый должен заниматься своим делом, а не морочить мне голову. Это же с ума сойти – ты нашел свой стиль, а теперь хочешь зарезать курицу, несущую золотые яйца? А заодно и меня? Это чистая безответственность. Забери это дерьмо и больше никому не показывай.