Французская революция: история и мифы

И, наконец, третье из указанных писем целиком посвящено взаимоотношениям Павла с его учителем, о чем подробнее будет сказано ниже. Пока же лишь отметим, что, судя по приведенным письмам, наиболее живой интерес из всего увиденного юноша, похоже, проявлял к аспектам, так или иначе связанным с религией. И это впечатление отнюдь не обманчиво. С детских лет Павла Строганова отличала глубокая религиозность. Во многом это было связано с особенностями воспитания. Попо родился в Париже и жил там с родителями до семилетнего возраста. Родным языком он считал французский. Когда же семья вернулась в Россию, мальчика стали усердно учить русскому языку и основам православия. Разумеется, ни в том, ни в другом Ромм не был компетентен, и задача преподавания этих предметов легла на плечи русских учителей. Более того, согласно педагогической теории Ж.-Ж. Руссо, каковую Ромм положил в основу своей системы воспитания, регулярные занятия с ребенком следовало начинать лишь с 12 лет. Вот почему Ромм и приступил к ним лишь в 1784 г. Следовательно, с 7 до 12 лет, когда ребенок особенно восприимчив к новым впечатлениям, Попо систематически изучал лишь русский язык и религию. Да и позднее, как свидетельствуют письма юного Строганова из Киева 1785–1786 гг., эти предметы занимали наибольшую часть его учебного времени в течение всего периода пребывания в России[755]. Неудивительно, что к моменту отъезда за границу, где Павлу предстояло интенсивно осваивать естественные и точные дисциплины, его религиозные убеждения были уже достаточно прочными. Как отмечал Ромм в одном из писем: «Особенно живой интерес он проявляет к Священному писанию. В те моменты, когда мы можем заняться чтением, я ему предлагаю различные интересные работы, которые он мог бы слушать с удовольствием, но он постоянно предпочитает Ветхий или Новый Завет»[756].

В литературе нередко встречается мнение о том, что воззрения Павла Строганова полностью определялись Роммом и совпадали со взглядами последнего. Например, К. И. Раткевич писала: «Воспитанником своим Ромм завладел всецело. Мальчик говорил его словами, думал мыслями, подсказанными наставником, реагировал на впечатления внешнего мира в соответствии с его принципами. Так продолжалось и тогда, когда он стал юношей»[757].

В действительности же их сосуществование было далеко не столь гладким и периодически омрачалось острыми конфликтами. Вступая в должность гувернера, Ромм питал надежду создать из своего воспитанника того самого «естественного человека», которого Руссо изобразил в знаменитом трактате «Эмиль, или О воспитании». Подписав договор с графом А. С. Строгановым, Ромм 11 мая 1779 г. делился с Дюбрелем планами на будущее: «Мы увидим Петербург, Голландию, Пруссию, Англию, затем я представлю своим добрым друзьям в Риоме ученика, достойного их, поскольку хочу сделать из него человека. Именно таким он выйдет из моих рук»[758]. Характерно, что Ромм почти дословно цитирует Руссо: «Выходя из моих рук… он будет прежде всего человеком»[759].

Однако живой ребенок оказался совсем не похож на выдуманного Эмиля, особенно, когда подошел к подростковому возрасту. В письмах старшему Строганову Ромм не раз жалуется то на «излишнюю живость» Попо, то на его «инертность и лень». Учитель и ученик ссорятся, не разговаривая порой помногу дней. В такие периоды Ромм переходит на письменное общение с воспитанником, сочиняя длинные обличительные послания, подобные следующему: «…Отказавшись от моих забот ради своей самостоятельности, вы впали в невежество, чревоугодничество, лень, неучтивость и самую возмутительную неблагодарность. Несчастный! если это будет продолжаться, вы скоро станете самым презренным, самым отвратительным существом» и т. д.[760] К концу пребывания в России Ромм даже обращается к А. С. Строганову с просьбой об отставке с поста воспитателя: «Господин Граф, я признаю своё бессилие. Я чувствую себя абсолютно неспособным достичь даже посредственных успехов на этом тернистом поприще. Опыт более чем семи лет дает мне право признаться в своей полной непригодности. Теперь я жалею о том, что столь долго занимал место возле вашего сына, которое кто-нибудь другой мог заполнить с большей пользой для него и к большему удовлетворению для вас и всех тех, кто заинтересован в его воспитании»[761].