Французская революция: история и мифы

При этом автор не замечает, что противоречит самому себе, ведь не далее как на первых страницах своей работы он констатировал, что расстройство государственных финансов и падение курса ассигнатов «должно было особенно тяжело отозваться на положении народных масс» (Л. 5об.). Впрочем, едва ли не на следующей странице после приведенной выше оценки речи Верньо Н. М. Лукин опять замечает, что «заминка в промышленности и дороговизна продуктов, вызванная падением курса ассигнаций, спекуляцией с бумажными деньгами и войной», вела к «прогрессивному ухудшению материального положения парижской бедноты» (Л. 32). То есть и этот аргумент в пользу того, что жирондисты защищали интересы «крупной буржуазии», оказывается с точки зрения логики далеко не безупречным.

Впрочем, это далеко не единственное противоречие работы. Стремление во что бы то ни стало найти классовую подоплеку в политических событиях, порою приводит автора к весьма парадоксальным заключениям. Так, широко заимствуя из книги А. Олара фактический материал, свидетельствующий о столкновении интересов столицы и провинции, лежавшем, по мнению французского историка, в основе конфликта монтаньяров и жирондистов, и механически прикладывая к этому материалу схему классового подхода, Н. М. Лукин рисует совершенно удивительную картину, где территориальное деление Франции фактически совпадает с классовым:

«Якобинцы может быть инстинктивно уже чувствовали, что эта тяжба между Парижем и департаментами означает нечто большее. Так, например, Фабр видит в её осуществлении зародыш гражданской войны…; и мы могли бы добавить — громадной войны между различными классами французского общества. В самом Деле, жирондисты боялись Парижа; но какого Парижа? — Парижа народных низов: мелкой буржуазии и пролетариата… Против этих общественных групп Жиронда могла апеллировать только к общественным верхам; крупной буржуазии провинциальных городов и землевладельцам» (Л. 12–12об.).

Любопытно, что ни одна из работ французских историков, на которые опирался Н. М. Лукин, не дает никаких фактических оснований для столь упрощенной трактовки проблемы в духе наивного социологизма. Впрочем, автор «Падения Жиронды» явно не придавал большого значения возможному несоответствию фактов принятой им методологической схемы. Его марксизм носил ярко выраженный догматический оттенок, это был скорее марксизм пропагандиста (кстати, именно такую функцию Н. М. Лукин выполнял в своей парторганизации), нежели исследователя.

Такое отношение к марксизму хорошо видно в полемике Н. М. Лукина с Ж. Жоресом. Последний тоже был не чужд марксистской методологии объяснения истории и считал К. Маркса (наряду с Ж. Мишле и Плутархом) мыслителем, оказавшим на него, Жореса, наибольшее влияние. При этом воззрениям французского историка были свойственны значительная гибкость и плюрализм. Далекий от жесткого экономического детерминизма, он готов был искать объяснения тех или иных исторических явлений не только в сфере экономики, но и в области политики (за которой признавал известную автономию по отношению к экономике), культуры, социальной психологии. Так, в борьбе Горы и Жиронды он видел, прежде всего, столкновение политических партий, а не классов, поскольку между социальными концепциями монтаньяров и жирондистов не было принципиальных различий.

Подобный взгляд на вещи вызывает у Н. М. Лукина резкое неприятие, ведь всякое отступление от экономического детерминизма оставляет лазейку для проникновения в историю случайного, а значит, угрожает вере в непреложное действие открытых Марксом исторических законов. Отповедь следует незамедлительно:

«…Соображения Жореса, действительно, следует признать „поверхностными“. Ведь все эти объяснения в лучшем случае могут доказать, почему вокруг Роланов сгруппировались определенные личности, но политическое поведение жирондистской партии остается чем-то случайным. Конечно, во всякой политической борьбе проявляются человеческие страсти, но они всегда лишь отражают более глубокие конфликты, лежащие в самой общественной жизни, в взаимоотношении различных классов. В общем, точку зрения Жореса можно назвать невыдержанной и противоречивой» (Л. 69об. — 70).

Чем же интересна для нас первая научная работа Н. М. Лукина? Нужно ли нам было уделять столько внимания этому квалификационному сочинению, так и оставшемуся неопубликованным? Убежден, что нужно. Во-первых, анализ этого текста позволяет нам выявить некоторые особенности исследовательского почерка его автора, которые, как мы увидим дальше, проявились и в более поздних его трудах. А во-вторых, к тому времени, когда Н. М. Лукин стал «одним из зачинателей советской исторической школы»[68], других научных работ, кроме «Падения Жиронды», у него и не было.

* * *

Первая опубликованная научная работа Н. М. Лукина была также посвящена Французской революции. Книга «Максимилиан Робеспьер» вышла в 1919 г., а пять лет спустя увидело свет её дополненное и переработанное издание.