Французская революция: история и мифы

Для начала определимся с терминами. Кто был «буржуазией» во Франции XVIII в.? На первый взгляд, вопрос выглядит наивно, ведь речь идет об одном из основных понятий, уже не одно десятилетие употребляемых в отечественной научной литературе. Его дефиниции есть практически во всех словарях и энциклопедиях. Так, согласно «Большой советской энциклопедии», буржуазия — «господствующий класс капиталистического общества, обладающий собственностью на средства производства и существующий за счет эксплуатации наемного труда»[320]. А вот какое определение дает вышедший уже в постсоветский период «Иллюстрированный энциклопедический словарь»: «общественный класс собственников капитала, получающих доходы в результате торговой, промышленной, кредитно-финансовой и другой предпринимательской деятельности»[321]. Как видим, в обоих случаях на первом месте — социально-экономическое содержание понятия. Подобная трактовка опирается на труды теоретиков марксизма, также вкладывавших в данную категорию прежде всего социально-экономическое содержание: «современная буржуазия сама является продуктом… ряда переворотов в способе производства и обмена»[322] и т. д. Именно капиталистическая, предпринимательская буржуазия, по мнению основоположников марксизма, и одержала верх во Французской революции XVIII в.: «Победа буржуазии означала тогда победу нового общественного строя, победу буржуазной собственности над феодальной… конкуренции над цеховым строем» и т. д.[323]

Аналогичным образом трактовала буржуазию конца XVIII в. и советская историография. Характеризуя социальный состав населения предреволюционной Франции, авторы вышедшего в 1941 г. фундаментального коллективного исследования по истории Революции относили к верхушке буржуазии «крупных финансистов, откупщиков, крупных купцов-оптовиков, арматоров-работорговцев, промышленников, владевших копями, железозаводчиков», а к средней буржуазии — «купцов, владельцев небольших мануфактур и т. д.»[324], то есть лиц, занятых предпринимательством в сфере производства, торговли или финансов. Точно так же описывали буржуазию Старого порядка отечественные авторы и других общих работ о Французской революции[325]. Да и сегодня эта точка зрения достаточно часто встречается в отечественной учебной и научно-популярной литературе. Так, авторы вышедшей в наши дни «Всемирной истории» под буржуазией, которая во Франции XVIII в. «возглавила революцию», понимают «промышленников и коммерсантов»[326]. О том же говорится в одном из весьма популярных постсоветских учебников для вузов: «Во второй половине XVIII в. против абсолютизма поднимается мощная волна оппозиции. Промышленники, которые уже не нуждались в опеке абсолютизма, были во главе этой оппозиции»[327].

Между тем, в свете дискуссий, прошедших в зарубежной историографии во второй половине XX в., подобное представление о буржуазии Старого порядка выглядит сегодня излишне упрощенным. Ещё почти полвека назад английский историк А. Коббен в нашумевшей лекции «Миф Французской революции» (1954) поставил под сомнение его обоснованность[328]. Развивая свои мысли в книге «Социальная интерпретация Французской революции», он подчеркивал, что марксистская историография, характеризуя социальную структуру Старого порядка, относит к «классу буржуазии» социальные группы, имевшие разное положение в обществе, разные интересы и по-разному смотревшие на перспективу преобразований. Объединение же их всех в одном понятии «буржуазия» лишь затушевывает эти реально существовавшие различия[329].

Более того, отмечал Коббен, та социальная группа, которая при Старом порядке собственно и называлась «буржуазией», в действительности не имела ничего общего с предпринимательскими слоями или, иными словами, с «буржуазией» в марксистском понимании: «Это были рантье и собственники, жившие „на дворянский манер“, то есть ничем не занимаясь, в основном на доходы от собственности и проценты от государственных и частных займов. По своему богатству и образу жизни они принадлежали к дворянству среднего достатка и во многом разделили его судьбу — какой бы она ни была — во время Революции»[330].

В данной связи любопытно заметить, что в советской историографии не проводилось различия между термином «буржуазия» в том смысле, в котором его употребляли французы XVIII в., и марксистским понятием «буржуазии» как «класса». Например, А. З. Манфред, процитировав известную фразу Робеспьера: «Внутренние опасности исходят от буржуазии» и т. д., комментировал её следующим образом: «Робеспьер говорил об опасности, исходившей от буржуазии. Это значит, что он хорошо понимал, какой класс стоит за противниками монтаньяров»[331]. Подобное смешение понятий вело к искусственной модернизации представлений политика XVIII в., которому фактически приписывалась способность к классовому анализу в марксистских категориях.