Французская революция: история и мифы

Однако нас интересуют прежде всего доводы Лефранка в пользу существования масонского «заговора» как причины Французской революции. Соответствующая аргументация действительно составляла основное содержание его труда, правда, выглядела она излишне абстрактной, а потому недостаточно убедительной. Практически не ссылаясь ни на какие конкретные имена и факты, автор ограничился констатацией внешнего сходства некоторых принципов масонской философии и обрядности со словами и делами Учредительного собрания. Например, по его мнению, Собрание отменило титулы и привилегии исключительно из подражания порядку, установленному в масонских ложах, где «братьям» запрещено было носить какие-либо отличия, указывавшие на их социальный статус[425]. Процедура работы Учредительного собрания, отмечал Лефранк, также весьма напоминает ту, что принята на заседаниях лож: «та же манера просить слова, требовать отставки, выступать с трибуны, подавать протесты, поддерживать порядок» — вот почему депутаты от дворянства и третьего сословия, среди которых много масонов, освоились с ней столь легко, тогда как духовенству, гораздо меньше подверженному влиянию Ордена, потребовалось намного больше времени, чтобы привыкнуть к ней[426].

Хотя подобные наблюдения Лефранка и отражали некоторые реальные черты политической жизни того времени, всё же этого было мало для доказательства не только «заговора», но даже сколько-нибудь значительного влияния «вольных каменщиков» на развитие Революции. Утверждая, что члены Ордена играли ведущую роль в Учредительном собрании, аббат, однако, смог назвать всего лишь одно имя депутата-масона — «герцога Ор…»[427], чего, конечно же, было не достаточно для столь далеко идущих заключений. Впрочем, если герцог Орлеанский действительно стоял тогда во главе так называемого Великого Востока[428], то принадлежность к Ордену второго из двух названных Лефранком персонажей — маркиза М. Ж. А. Кондорсе, которому приписывалось авторство «масонского кодекса» и роль тайного дирижера политических клубов радикальной направленности[429], была весьма сомнительна и, несмотря на многочисленные усилия историков, не доказана до сих пор[430]. Таким образом, при появлении на свет концепция масонского «заговора» выглядела довольно неубедительно и строилась скорее на интуитивных догадках и смутных подозрениях, нежели на реальных фактах.

Год спустя аббат Лефранк опубликовал новое, ещё более обширное сочинение, где попытался исправить недостатки предыдущего[431]. На сей раз, для обоснования своей гипотезы он использовал иную систему аргументации, сделав акцент не на принципах, а на персоналиях. Доказательством наличия «заговора» он считал то, что Революцией руководят масоны. Главными их вдохновителями он объявлял всё того же Кондорсе и астронома Ж. Ж. Лаланда: «Если масонские ложи являются сегодня рассадником всех антирелигиозных идей, которыми только заражена Франция, то винить в этом надо именно указанных философов, поскольку они разработали существующий в ложах порядок и продолжают руководить их деятельностью»[432]. И хотя масонство первого из них, как уже отмечалось, вызывает большие сомнения, зато в отношении второго Лефранк был весьма недалек от истины. Лаланд накануне Революции действительно принадлежал к верхушке масонской иерархии. Правда, в самой Революции он заметного участия не принимал.

Роль масонских пропагандистов Лефранк отводил Н. Бонвилю, К. Фоше и Вольнею: «их можно рассматривать как главных ораторов братства, уполномоченных публично проповедовать доктрину, которую масоны до сих пор изучали тайком»[433]. В этом утверждении Лефранка также имелось определенное рациональное зерно, Бонвиль и Фоше, издатели газеты Bouche de fer («Железные уста»), действительно вступили в Орден вольных каменщиков ещё до Революции[434]. В 1790 г. они организовали в Париже по образу и подобию масонской ложи знаменитый Социальный кружок[435]. Кроме того, Бонвиль был автором ряда сочинений, в которых пытался связать философию масонства с антиклерикальными и революционными идеями[436].

Среди наиболее активных практиков Революции из числа «клубистов и франкмасонов» Лефранк особо выделял радикальных депутатов Законодательного собрания А. М. Инара, К. Базира, Ж.-П. Бриссо, а также бывших депутатов Учредительного собрания — А. Грегуара и «Робертспьера» (М. Робеспьера)[437]. Здесь процент «попадания» у него также оказался достаточно высок: первые трое из названных лиц действительно состояли в Ордене; принадлежность Грегуара к масонам считалась современниками, а позднее некоторыми историками бесспорной (правда, документально её доказать так и не удалось[438]); и лишь Робеспьера аббат причислил к «вольным каменщикам» без достаточных на то оснований.