Французская революция, Конституция

Тем временем муниципалитет и Бриссо далеко подвинулись с составлением своей муниципальной конституции. Шестьдесят округов превращаются в сорок восемь отделений; многое должно еще быть улажено, чтобы Париж получил свою конституцию. Она всецело основана на выборном начале, на котором должно быть основано и все французское правительство. Однако в нее проник один роковой элемент, это citoyen actif - активные граждане. Всякий не платящий marc d'argent, или годовой налог, равный трехдневному заработку, может быть только пассивным гражданином и не имеет права голоса, хотя бы он круглый год доказывал свою активность топором и молотком. "Неслыханное дело!" - вопят патриотические газеты. Да, в самом деле, мои друзья-патриоты, если свобода, о которой молят сердца всех людей, означает лишь право посылать в национальный клуб для дебатов вашу одну пятидесятитысячную часть нового фехтовальщика словами, тогда, да будут боги свидетелями, о ней не стоит молить. О, если действительно это благо - свобода - находилось в национальном Палавере (как называют африканцы), то какой тиран решился бы исключить из него хотя бы одного сына Адама? Почему бы не основать женский парламент, в котором слышался бы "визг со скамей оппозиции" или из которого "достопочтенного члена выносили бы в истерике". Я охотно согласился бы и на детский парламент, даже на парламент грудных младенцев, если угодно. Возлюбленные братья! Ведь, пожалуй, свобода, как говорили древние мудрецы, действительно обитает только на небе. Просвещенная публика, где, вы думаете, храбрая г-жа де Сталь (не дочь Неккера, а другая, умнее ее) нашла на этой планете наибольшее приближение к свободе? По зрелом размышлении она отвечает с холодным спокойствием Дильворта: "В Бастилии". Небесной? спрашивают многие с сомнением. Горе, что они еще спрашивают, ибо в этом и заключается истинное несчастье. "В небесной" - это много значит; это, быть может, означает участие в национальном Палавере, а может быть, и совсем не то.

Есть одна ветвь санкюлотизма, которая не может не расцвести, - это журнализм. Ведь глас народа - это глас Божий, а разве может божественный голос не сделаться слышным? Слышным во всех концах Франции и на стольких же языках, как при постройке первой Вавилонской башни! Некоторые голоса громки, как рычание льва, другие тихи, как воркование голубя. Сам Мирабо имеет одну или несколько поучительных газет, в которых работают женевские сотрудники; при этом у него бывает немало столкновений с г-жой Леже, его издательницей, хотя в остальном она очень сговорчива.

Друг короля Руаю продолжает печататься. Барер проливает слезы ложной сентиментальности в газете "Заря", несмотря на понижающуюся розницу. Но почему же Фрерон так горяч и демократичен, Фрерон, племянник друга короля? Эта горячность досталась ему по наследству: его произвела на свет оса Фрерон, Frelon Вольтера, который продолжал жалить, хотя только в качестве обозревателя и на макулатурной бумаге, пока у него еще было жало и ядовитая железка. Констан издает полезный "Moniteur", освещая им, как фонарем, ночной мрак. "Moniteur" теперь ежедневная газета, с фактами и немногими комментариями, официальный орган, придерживающийся безопасной середины. Его главные редакторы давно уже с возвратом или безвозвратно канули в глубокий мрак. Терпкий Лустало, с терпкостью зеленого терна, никогда не созреет, а умрет преждевременно; но его Прюдом не даст умереть "Revolutions de Paris", a будет издавать их сам наряду со многим другим, хотя сам он скучный, напыщенный писака.

О Кассандре-Марате мы говорили уже часто, хотя самую поразительную истину еще остается сказать; а именно что он не лишен здравого смысла, и даже из его хриплой, каркающей глотки исходит множество истин о различных предметах. Иногда можно бы подумать, что он воспринимает юмор и посмеивается в глубине души. Камиль остроумнее, чем когда-либо, свободнее, циничнее, но и веселее, чем раньше. Жизнерадостная, гармоничная натура, он "рожден для писания стихов", как скажет сам со временем с горькими слезами, это лучезарный Аполлон, ярко, но кротко сияющий в этой титанической борьбе, в которой ему не суждено победить!