Французская революция

Народ никогда не был и никогда не мог бы стать сувереном: поскольку кто же тогда будут подданные, если народ – суверен? Если утверждают, что суверенитет зиждется в народе[8] в том смысле, что тот имеет право создавать законы, то окажется, что нигде народ не создавал законы, что вообще невозможно, чтобы народ составлял законы, что он никогда этого не делал и никогда не мог делать ничего иного, кроме как принимать законы, составленные человеком, именуемым законодателем; иными словами, принимать законы, составленные другим человеком, – это подчиняться ему, а подчиняться – означает быть не сувереном, а подданным, а возможно, и рабом. Если же утверждают, что суверенитет зиждется в народе в том смысле, что он его делегирует, назначая тех, кто выполняет различные функции, то выяснится, что народ никого не назначает, да и не может назначить кого бы то ни было; вместо этого условленное количество индивидуумов, которое договорились называть народом, само по себе назначает тех, кто ему кажется подходящим.

Однако слова Луи де Бональда и его единомышленников услышаны не были. Современная концепция демократии унаследует обе тенденции эпохи Французской революции. Парламенты станут отражением представительной демократии, а референдумы, имеющие приоритет над законами, принятыми парламентами, – прямой демократии.

Уничтожила ли Революция феодализм и абсолютизм?

Такую точку зрения действительно можно встретить во многих исторических работах и XIX, и XX века. При советской власти долгие годы она оставалась аксиомой. «Французская революция сокрушила феодально-абсолютистский строй, – писал один из лидеров советского франковедения Альберт Захарович Манфред, – до конца добила феодализм, “исполинской метлой” вымела из Франции хлам средневековья»[9]. Меж тем оба понятия – и «феодализм», и «абсолютизм» – в годы Французской революции еще не существовали, а в наши дни считаются очень спорными и многозначными.

Даже если оставить в стороне дискуссии о том, существовал ли в принципе в Европе феодализм (а далеко не все историки разделяют эту точку зрения), легко заметить, что ныне под ним обычно понимаются совершенно разные вещи. Одно из возможных его значений – тот период в развитии страны, когда политическая система основывается на вассальных отношениях, а суверенитет разделен между монархом и крупными сеньорами, сохраняющими значительную политическую, военную, экономическую, судебную независимость. Эта система едва ли сохранилась позже XV–XVI веков, когда королевская власть стала усиливаться и в конечном счете стремиться к тому, чтобы стать «абсолютной». В этом значении термины «феодализм» и «абсолютизм» являются противоположностями.

Другое значение термина «феодализм» – тот комплекс отношений, который складывался между сеньорами и вассалами и основывался, в частности, на земельных пожалованиях. Эта система действительно дожила до Революции, поскольку фьефы формально сохранялись и поскольку в нее вписывалась цензива – распространенное во Франции земельное владение, которое считалось собственностью сеньора, но находилось в распоряжении крестьянина. Дожил до 1789 года и так называемый «сеньориальный комплекс», который историки порой путают с феодализмом, однако исследования показывают, что даже в самых отсталых районах доля сеньориальных повинностей обычно не превышала в доходах сеньоров 40 %, а в экономически развитых могла и вовсе составлять 10–13 %. К тому же зачастую в то время сеньориальные платежи являлись, по сути, рыночным товаром, и владельцы сеньорий перепродавали их разбогатевшим простолюдинам или пересматривали их размеры в соответствии с рыночной конъюнктурой. Тем самым сеньория эволюционировала в сторону капиталистической аренды.