Французская сюита

— Крестьяне считают себя большими хитрецами, но я прекрасно знаю все их тайники. Они хвастают ими друг перед другом, стоит им выпить в трактире по стакану вина. Обычно это чердак, погреб или свиной хлев. Бенуа арестуют, но я заручусь от немцев обещанием, что они не станут его наказывать слишком сурово. Лабари отделается несколькими месяцами тюрьмы. На это время мы будем от него избавлены, а потом, я вам гарантирую, он будет сидеть смирно. Немцы умеют их укрощать. Но что им надо, нашим крестьянам?! — внезапно вскрикнул фальцетом виконт, он был еще в ночной рубашке, и из-под полотняного подола торчали его голые щиколотки. — Что у них, спрашивается, в голове? Почему им не сидится спокойно? Разве от них много требуют? Молчать и сидеть тихо. Так нет! Они буянят, вздорят, пыжатся. К чему это поведет, я вас спрашиваю? Мы же побежденные, не так ли? Значит, нужно вести себя с оглядкой Можно подумать, крестьяне это делают нарочно, чтобы мне насолить. Ценой невероятных усилий я добился хороших отношений с немцами. Подумать только, ни один из них не поселился у нас в замке! Это большая милость. А что касается крестьян… я и для них делаю, что могу… из-за них я ночей не сплю… Немцы по отношению ко всем нам ведут себя очень корректно. Они здороваются с женщинами, ласковы с детьми. Расплачиваются за все наличными. Но нашим крестьянам этого мало! Чего они хотят? Чтобы им вернули Эльзас и Лотарингию? Устроили тут республику с Леоном Блюмом в качестве президента? Чего им надо? Чего?!

— Не сердитесь, Амори. Берите пример с меня, вы же видите, как я спокойна. Исполняйте ваш долг, надеясь на воздаяние только на небесах. Верьте мне, сердца наши для Господа открытая книга.

— Да знаю я, знаю, но все это так тяжело, — горько вздохнул виконт.

Он даже не позавтракал («Горло свело так, что и крошка хлеба не пролезет», — пожаловался он жене), вышел из дома и отправился просить тайной аудиенции в комендатуре.

17

Немецкое командование отдало приказ о реквизиции лошадей в пользу армии. За кобылу давали тогда шестьдесят, а то и семьдесят тысяч франков; немцы платили (точнее, обещали заплатить) едва ли половину. Между тем близилось время пахоты, и крестьяне с горечью осведомлялись у мэра, что им, спрашивается, делать:

— На своей горбине прикажете пахать? А не поработаем сейчас — города с голоду подохнут, вот что вы поимейте в виду.

— Но я-то что могу поделать, друзья мои? — бормотал в ответ мэр.

И хотя крестьяне прекрасно знали, что мэр тут в самом деле ни при чем и поделать ничего не может, обиду затаили именно на него. «Он-то вывернется, он-то свои дела устроит, и его распроклятущих лошадей (будь им пусто!) пальцем никто не тронет».

Все в том году шло наперекосяк. Сады пропитались насквозь водой, град побил поля. А накануне реквизиции с вечера задул ураганный ветер. Выехав ранним утром из дома Анжелье, Бруно, направляясь верхом в соседний городок, где должна была проходить реквизиция, попал под ледяной ливень, что сек, не жалея, все вокруг. Ветер яростно трепал раскидистые липы, и они жалобно стонали и потрескивали, словно корабельные мачты. Однако, несмотря на ливень, Бруно скачка радовала: свежий, чистый холодный воздух напоминал ему Восточную Пруссию. Когда же он снова увидит родные поля, светло-зеленую траву, болотца и удивительной красоты весеннее небо? Удивительную неспешную весну северных краев?.. Желтоватое небо, белоснежные облачка, рогоз, камыш и редкие островки берез. Когда снова поохотится на цапель, на куликов?.. Сейчас он ехал по дороге и видел вокруг себя крестьян, что брели из окрестных деревень, городков, местечек, ферм, ведя в поводу своих лошадок. «Хорошие лошади, — одобрил Бруно, — но совсем не ухожены. Французы — да и вообще все штатские — ничего в лошадях не смыслят».